— Жалко их, Валера, — прошептала она. Супруг не ответил ей, горящим взором следя за движениями головы. Казалось, он внутренне укорял себя за то, что просмотрел такое сокровище, когда изучал флору и фауну Саломары. Разум, равный человеческому, но заключенный в невзрачный камешек. Древняя цивилизация, лежащая под ногами. Профессор наверняка думал о том, что прохлопал как минимум Нобелевскую премию. Шлимана из Валерия Петровича не вышло. Слишком он брезговал общением с инопланетными осьминогами, чтобы отыскать жемчуг в куче мусора.
— Столько лет без общения, зависеть от собственных домашних любимцев… — пораженно прошептала Муравьева, все еще надеясь на ответ супруга.
— Горе от ума, — заметил Насяев ей в ответ, но госпожа Муравьева не удостоила его взглядом, только крепче прижалась к мужу. Павел Александрович разочарованно отвернулся. Я уже слышал рассказ саломарца, поэтому занял себя наблюдениями за подозреваемым и теперь был действительно удивлен: как будто Насяев не ожидал того, что женщина, чьего любимого мужа он едва не сделал убийцей, не захочет больше иметь с ним дела. Загадочные люди эти ученые. Как будто «все обошлось» при правильных лабораторных условиях можно превратить в «ничего и не было».
Каменная голова сомкнула челюсти. И без того невыразительный взгляд ее подслеповатых глаз стал рассеянным. На краю стола защелкал и зашипел «переводчик Касаткина» — гость настраивался перед второй фазой допроса.
Санек задал ему несколько вопросов о консулах, контактах Раранны с землянами и особенно с профессором Насяевым, осторожно избегая расспросов о роковом вечере смерти консула. Не стоило давать профессору понять, что наш свидетель не может назвать убийцу по имени, потому что ушел в спящий режим из-за недостатка энергии.
Но громадный Муравьев не удержался от того, чтобы оказать следствию медвежью услугу. Его можно было понять: узнав, что есть некто, способный подтвердить твою невиновность, поневоле захочешь это подтверждение получить.
— Значит, вы видели, что после моего выстрела консул был жив? — с надеждой спросил Муравьев.
— Увы, — отозвался Урос, — я не могу этого утверждать. Консул Раранна заблокировал мои каналы питания раньше, чем нанес визит вечером восьмого июня.
Насяев усмехнулся, разгадав наши уловки. В наступившей тишине было слышно, как вибрирует телефон Санька. Он посмотрел на экран и передал телефон Анне, та тоже бросила взгляд на пришедшее сообщение и протянула мобильник мне. Капитан с непроизносимой фамилией сообщал, что при повторном обыске в квартире Насяева обнаружена пуля, застрявшая в сиденье стула. При первом обыске ее не удалось найти, так как стул перенесли в гостиную.
Ай да профессор. Не удивлюсь, если он сидел на этом самом стуле, когда встречал нас с дядей Брутей.
Санек объявил о результатах обыска и еще раз поздравил Валерия Петровича с тем, что с него снято обвинение в убийстве, и заметил, что подсказка, где искать пулю, исходила от меня. Муравьев и его замученная супруга с благодарностью заулыбались, так что мне стало неловко.
— Поздравляю вас, Носферату Александрович, и ваших коллег, если можно так сказать, — задушевно произнес Насяев, заметно раздраженный этим обменом взглядов и улыбок, — вы доказали, что Валера не убивал консула. Но ваш свидетель не сказал ничего, позволяющего предположить, что я убил Раранну. Он был моим другом. Это подтвердит все окружение консула на Саломаре.
Санек методично перечислил все улики, указывающие на лакея-физика, но его адвокат тотчас объявил, что все они косвенные и суд только рассмеется в лицо обвинению, если не отыщется какой-нибудь серьезной улики против его подзащитного.
— Значит, пока вы не можете доказать ни то, что я убил саломарского консула, ни то, что я использовал жителей Саломары и их полиморфные компьютерные тела для… — Он с заговорщическим видом едва заметно подмигнул мне, мол, не переживайте, я не глупее вас, а может, и понаблюдательнее. — Собственных низменных и даже преступных целей?
Как я в тот момент ненавидел умников. Любой преступник среднего ума только обозвал бы меня да пару раз попытался въехать за проницательность по уху. Но профессор был для этого слишком интеллектуален и так и норовил пнуть своей ученостью по моей логике, навесив для верности остроумием.
Ответил ему не я, а Санек.
— Мы не станем доказывать, — заверил он спокойно. — Мы посадим вас за кражу. Банальный и убогий финал для такой сложной комбинации, не находите? Замах-то был на рубль, а пшик на ничего.
Я попытался запомнить этот новый вариант поговорки, но языковая логика Санька так и осталась для меня загадкой.
— Свидетели могут быть свободны, но до завершения процесса не уезжайте из города, — обратился Санек к Муравьевым. Ирина то и дело поглаживала руку супруга, но тот казался полностью погруженным в свои мысли. В дверях он бросил долгий и тревожный взгляд на Насяева. Видимо, все никак не мог принять предательство друга. Жена, напротив, держалась увереннее, чем раньше. Видимо, перспектива того, что мужа могут осудить за убийство консула дружественного государства, отравляла ей жизнь уже не первый день. Но теперь, когда Валерий Петрович был оправдан, а Насяев заверил следствие, что она ни в чем не виновата, тревога и горькая усталость в одно мгновение исчезли из глаз госпожи Муравьевой. Выходя из допросной, она уже успела уверить себя, что теперь непременно все будет хорошо и все произошедшее никак не аукнется в ее жизни и карьере. Блаженны верящие в правосудие и слуг его, ибо лишь им легок груз бытия, насмешливо подсказал мне внутренний голос. Только такая наивная пастушка и ее муж могли выбраться из этого грязного и запутанного дела, не замарав веры в торжество справедливости.
— Ирина Алексеевна, — обратилась к ней Анна, — разрешите попросить вас и вашего мужа подписать некоторые бумаги, связанные с вашим освобождением, а также поставить свои подписи под показаниями господина Уроса.
Муравьева улыбнулась ей в ответ и двинулась вслед за Анной, едва заметно потянув за собой мужа. За ними вышли остальные. Один из оперативников забрал футляр, в котором, снова свернувшись в кубик, лежал полиморф Риета. Так что в допросной остались только я, Санек, профессор Зло и его бедняга адвокат. Насяев сокрушенно сложил лапки на груди, стараясь выглядеть расстроенным.
Санек подвинул мальчишке-адвокату бумагу, которую тот прочел раз, другой, на третий поднял глаза на Санька и отодвинул, отказываясь подписывать.
— Тогда прикройте дверь с той стороны, — посоветовал Санек.
— Вы прогнали моего адвоката, — заметил Насяев. — Вы знаете, что вас за это по головке не погладят, уважаемый.
Санек подвинул отвергнутую адвокатом бумагу профессору, тот прочел ее и задумчиво пожевал губами.
— Что ж, его право не соглашаться на чистку памяти, — заметил он. — Значит, теперь разговор пойдет серьезный? По-взрослому?
— Теперь можно говорить начистоту, — подтвердил Санек. Но уже не тем спокойным и ровным голосом, которым говорил пару минут назад с Муравьевыми. Гулкие низкие звуки отразились от стен и заполнили все пространство вокруг нас. Я почувствовал, как замершее на границе слуха эхо его голоса отозвалось где-то в моем позвоночнике, и опустился на стул. В одно мгновение глаза, смотревшие из-под пшеничной челки, засверкали гипнотическим огнем, и Санек придвинулся к невольно сжавшемуся Насяеву, как удав, уже выбравший себе жертву. Наверное, окажись на моем месте кто-то другой, он не увидел бы ничего особенного — только матерого разведчика, приготовившегося давить своего противника до тех пор, пока не получит желаемого. Насяев понял, как ошибался, считая дело завершенным.
