Экзи, выглядевший подозрительно здоровым для собаки, что еще сутки назад была двумя лапами из четырех на том свете, прыгнул мне навстречу и, бешено виляя хвостом, водрузил передние конечности на мои светлые брюки. С его розового наскоро побритого пуза лепестками посыпались никотиновые пластыри.
— Ну что, домашний любимец, выглядишь неплохо, — сказал я, заглядывая в черные хитрые глаза пса. — Сейчас найдем чем тебя покормить. Только обещай мне, гадкий маленький собак, что, если я окажусь заперт в камне, а ты станешь жить в моем доме, ты будешь почаще выводить меня погулять.
Экзи радостно застучал хвостом по полу, обещая все на свете.
Я взял поганца под мышку и пошел вниз.
* * *
Анна ждала меня на улице. Она стояла у служебной машины, на заднем сиденье которой рыдала Ирина Алексеевна Муравьева, и с нежностью сиделки в доме для душевнобольных похлопывала ее по руке и что-то нашептывала. И в ее облике была какая-то непривычная, на первый взгляд незаметная деталь, которой я никак не мог определить. Но эта неведомая мне черточка делала ее саму такой юной и ранимой, что я понял: ей, пожалуй, сейчас еще гаже, чем мне. Я медленно пошел в ее сторону.
В этот момент меня обогнали ребята Санька, ведшие под руки закованного в наручники Насяева. Сомневаюсь, чтобы профессор мог за время перехода из кабинета в машину совершить еще какое-либо злодеяние, но ребята действовали по образцу, и, возможно, в этом и заключалась их внутренняя сила.
Поравнявшись с автомобилем отдела преступлений в сфере искусства, где сидела заплаканная Муравьева, Насяев высоко поднял голову и улыбнулся ей ободряющей рыцарской улыбкой. И мне даже стало немного жаль его, располневшего ловеласа-старпера с сияющей, как медный таз, лысиной и заискивающей крысиной рожицей. И мне даже почудилось, что, может быть даже, на семь литров дистиллированной воды в малопривлекательном организме этого убогого деятеля науки есть капля крови испанских конкистадоров.
Да, иногда хроническое недосыпание, нервное перенапряжение, влюбленность и отравление инопланетным ядом дают неожиданный эффект — я понял, что становлюсь сентиментальным. А поскольку мне чувствительность не только неведома, но и противопоказана по профессиональным соображениям, я выковырял из пачки сигарету и закурил, картинно пуская дым вверх. Потом сунул окурок в морду Экзи, и тот принялся, чмокая и рыча, пытаться выгрызть его из моих пальцев. На сердце мгновенно посветлело, с души отлегло, и жизнь прямо на глазах начала становиться все лучше и веселее. Мне подумалось, что из всего этого должна получиться неплохая статья, за которую Михалыч уж точно не станет ссылать меня в управдомы. Краем глаза я заметил, что колымаги Юлия на стоянке уже нет, а значит, Юлу даже в голову не пришло, что я могу возжелать составить ему компанию. Хотя, вполне возможно, он сбежал от перспективы снова пообщаться с Экзи.
Анна в последний раз погладила свою арестантку по руке, захлопнула дверцу, и автомобиль покатил к воротам, подмигивая по очереди разноцветными глазами. И тут только я понял, что за деталь так тревожила меня в ее облике — моя Железная леди сняла свои белоснежные перчатки. Мы встали рядом и стояли, касаясь друг друга только рукавами, пока из двора не выехала последняя машина и брехун Экзи, повисший на моей руке, не проводил ее визгливым тявканьем. Присутствие в его теле инопланетного гостя никак не сказалось на умственных способностях пса. Возможно, фокстерьеры просто порода, обладающая иммунитетом к интеллекту.
— Ненавижу собак, — проговорила Анна и нежно почесала Экзи за ухом.
— Я тоже, — согласился я, продолжая прижимать лохматого дармоеда к правому боку, чтобы он не бросался под ноги прохожим, — и кошек не люблю. Да и людей не то чтобы очень.
Я обнял Анну и притянул к себе, понимая, что другого такого случая больше не предвидится.
Она подняла на меня глаза и спросила:
— Ну и что дальше?
— Как обычно, супергерой и его девушка, помятые, но счастливые, уходят к горизонту прямо в багровое закатное солнце. Тебя такой вариант устраивает?
— Вполне, — улыбнулась Анна и панибратски похлопала меня по плечу, — только давай сразу определимся, кто из нас сегодня будет супергероем.
В дальней подворотне мелькнул кошачий хвост. Экзи тявкнул.
— Ах да, точно, — рассмеялась Анна. — С супергероем все ясно, так что тебе, Ферро, достается роль спасенной принцессы.
— Кем же будешь ты? — спросил я, погладив ее по щеке. Она не отстранилась, только опустила глаза.
— А я буду следователем Анной Моисеевной Берг, у которой на руках все еще висит нераскрытое дело маниакального поклонника Суо, — вздохнула она. — Это твое дело закончилось, Фе, а мое…
Я взял Анну за руку и повел за собой в арку. Может, стоило отправиться в ближайший ресторан или маленькую романтическую кофейню, но у меня под мышкой висел Экзи, которому для абсолютного счастья не хватало только закрытого помещения, полного еды, поэтому мы прошли насквозь несколько дворов и наконец выбрались к маленькому островку зелени с парой качелей посередине. Я отпустил пса, и тот зашуршал в траве, отыскивая какую-нибудь условно съедобную гадость.
— Может, дела ты и не закроешь, — начал я, усаживая мою даму на качели, — но о том, что на самом деле случилось с гобеленами, я тебе расскажу.
Я поцеловал ее в уголок удивленно распахнутого глаза. Анна моргнула и нетерпеливо потребовала, чтобы я не валял дурака и выкладывал все, что знаю.
— Давай лучше я расскажу тебе сказку, — предложил я.
— Да ну тебя, Шатов, с твоими сказками, лучше говори мне правду. Мы взрослые люди, в конце концов. Ты еще не насказочничался там, в подвале?
— А я вообще такое из себя Оле Лукойе, дикое, но симпатичное. Добрый фей. Я расскажу тебе сказку, взмахну волшебной палочкой, и тебе станет все ясно. Только сказку к делу не пришьешь, а доказательств у меня нет. Так что придется верить на слово.
Она согласилась верить. И я все рассказал ей. О том, как когда-то жил в Риммии удивительный мастер роанитовых гобеленов Эвадетто Суо. С мастером случилась беда — во время урагана, что часто бывают на побережье около полиса Йорн-Эвер, где обитал мастер, — его дом рухнул. Суо провел под обломками три дня, но чудом выжил, однако с тех пор его начали терзать ужасные головные боли. Настолько сильные, что он решил убить себя, чтобы прекратить мучения. Но смерть снова не пожелала забрать несчастного. Газеты и журналы на десятках планет кричали о его таланте, покровители музеев и коллекционеры дрались за каждый гобелен, и однажды пришедшая к Суо молоденькая журналистка сказала: «Ваши творения сделали вас бессмертным». Мастер бросил в нее куском роанита, девушка убежала, но ее слова запали в больную душу художника. Он решил убить свои полотна, если это заставит смерть считаться с ним.
Анна слушала меня, не проронив ни слова. По ее щекам текли слезы.
— Он каждый раз убивал себя так же, как уничтожал свой гобелен, — прошептала она. — Какой несчастный человек. Может, окажись рядом хороший специалист по расстройствам психики, его смогли бы спасти. Хорошая сказка, Фе. Жаль, что просто сказка.
