Магдола и Анна пристально следили за дуэлью взглядов. И если в глазах Магдолы застыли удивление и тревога, то Анна искренне забавлялась, с трудом сдерживая улыбку.
— Вы знаете, Носферату Александрович, — философски продолжила Полина Родионовна, — есть такие строчки: «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…» Вот именно эти гробы и не дают мне покоя. Все, кто мне когда-либо был дорог, похоронены здесь, в Чигги. Здесь столько моих гробов, что я постоянно чувствую присутствие смерти. Здесь для меня протекает Стикс, и нет ничего удивительного, что мне хотелось бы оказаться от него подальше. Мысли, что тебя тоже вот-вот заколотят в такой же деревянный ящик, еще никого не делали жизнерадостнее и бодрее. Там на Земле меня не будет преследовать тень горы, сложенной из останков тех, кого я любила. Разве это не повод стремиться туда?!
Я кивнул, и она, загадочно улыбаясь, обернулась к Анне.
— Вы, Анечка, надеюсь, не будете против, если я стану называть вас по имени, а заодно и попрошу: убедите вашего рыцаря отвезти меня в Россию. Уверена, вы мне не откажете, а он вам. Честно говоря, Дон Кихот, который, по моему разумению, должен был появиться и спасти меня от волосатых лап времени и одиночества, давно уже вместе со своим верным Росинантом пылится среди экспонатов какого-нибудь анатомического театра. Так что, за неимением собственного Дон Кихота, жажду одолжить вашего Дон Хуана.
— О, — едва сдерживая смех, проговорила Анна, — если вы прилетите на Землю в компании Носферату Шатова, ваша репутация будет безнадежно испорчена.
— Тогда я беру вас к себе в дуэньи, — парировал божий одуванчик. — Хотя, надо признаться, вы для этого несколько моложавы.
И бабушка Стерн, а за ней и Анна весело расхохотались.
Полина Родионовна еще долго болтала в том же духе, изредка жестом вынуждая нас доливать себе чай. Она покоряла наши с Анной сердца с быстротой хорошей книги. Моя возлюбленная готова была весь вечер проторчать на кухне, слушая возлежавшую в своем доисторическом кресле квартирную хозяйку, которая неторопливым сдержанным голосом миссис Хадсон с неизменным остроумием травила байки.
Но у меня имелись другие планы. Это был наш отпуск, наш вечер и мое любимое место во вселенной, которое я хотел показать любимой женщине. А значит, любимой женщине придется подчиниться.
Я и без того пошел навстречу некоторым дамским капризам и позволил Магдоле зайти в пять и украсть у меня Анну на целых два часа. Мол, ах-ах, как же дорогая Аннет не взяла с собой никакой нарядной одежды?! Ей необходимо приобрести достойный грианский гардероб…
Я злился. Магдола щебетала. Анна с улыбкой смотрела на меня и явно наслаждалась тем, что я не могу отказать. Поверьте, порой я веду себя странновато и даже непредсказуемо, но я никогда не был и вряд ли стану дураком. А даже человек среднего интеллектуального уровня понял бы, что Магдоле не терпится не приодеть мою прекрасную леди, а хорошенько выспросить у нее подробности наших отношений. Однако, завлекая Анну живописными картинами чиггийских модных магазинов, Магдола настолько увлеклась сама, что совершенно утратила интерес к чему-либо кроме одежды, косметики, сумочек, туфель и прочих дорогих сердцу дамы вещей. Я почувствовал, что опасность миновала, и не стал напрашиваться с ними, тем более что через пару часов начиналось мое время.
Никто не посмеет обвинить Носферату Шатова в том, что он не умеет ждать…
Я заверил дам, что ни в коем случае не стану им мешать, и — конечно же исключительно для того, чтобы скрасить часы одиночества, а не поиграть с новеньким гаджетом, — выпросил у Анны ее новый коммуникатор, отдав взамен свой, попроще, предварительно убедившись, что не оставил на нем компрометирующих фотографий.
Женщины скрылись за углом. Последнее, что я увидел, был русый завиток, подрагивавший на шее Анны каждый раз, когда она кивала решительней обычного. Моя возлюбленная, как простая смертная, болтала об одежде. Магдола вторила ей, рисуя в воздухе какие-то замысловатые фигуры. По моему скромному разумению, нет в природе существа совершеннее и прекраснее, чем женщина. И нет существа уязвимей, чем она же, поглощенная выбором и покупкой нового платья. Мне всегда казалось немного стыдным подглядывать за женщиной в такие моменты, когда пестрая гряда новинок от-кутюр заставляет ее на мгновение опустить лакированное забрало внешнего спокойствия и благополучия. Достаточно заглянуть ей в лицо, когда она склонилась над прилавком или каталогом, чтобы увидеть как на ладони весь ее внутренний мир, все ее страшные тайны и тайные страхи. И на какой-то момент, глядя на этот завиток, змеем-искусителем извивающийся на шее Анны, я почувствовал непреодолимое желание на несколько секунд стать невидимым и сунуть свой любопытный мужской нос между вешалок с платьями прямо ей в душу, туда, куда она никак не желала меня впустить.
Отогнав эту мысль, я развернулся, закурил и отправился в противоположную запретному желанию сторону. Захотелось немного посидеть в тишине, не спеша поглощая хорошую пищу. По-моему, в последний раз я делал это лет тридцать с небольшим назад, в тот трагический день, когда мама объявила, что с завтрашнего дня я буду ходить в детский сад. А еще — не терпелось в свое удовольствие покопаться в настройках коммуникатора.
Ностальгический порыв привел меня в «Глубинный грот» (как я несколько неточно, но любя переводил название этого ультрамодного, но спокойного и гостеприимного ресторанчика). При дневном свете он не переливался как рождественская елка, от чего выглядел совсем по-домашнему. Скаты, ночью обычно перекатывавшиеся у самых дверей, сгрудились в углах под арками водорослей в поисках тени. Я решил наслаждаться отпускным ничегонеделанием и не торопился войти в ресторан. Прошелся вдоль стены, остановился около утомленных полуднем морских чудищ и принялся разглядывать их сонные недовольные физиономии. В этот момент я краем глаза заметил, скорее, даже почувствовал, что кто-то машет мне из темной глубины ресторана сквозь занавешенную декоративными перламутровыми водорослями стену. Я помахал в ответ и поспешил войти внутрь.
Мои глаза еще не успели привыкнуть к полумраку, как справа раздался звонкий насмешливый окрик:
— Носферату, отрада грианских женщин! Приди в мои объятья, старый развратник!
И переливающаяся стразами Гретхен бросилась мне на шею, преувеличенно звонко чмокнув в нос.
Я, естественно, крепко по-братски обнял ее и поцеловал так чопорно и целомудренно, что одного этого было достаточно для далеко идущих выводов. И Грета их сделала.
— Ферро! — завопила она, легко подталкивая меня к своему столику, на белоснежной плоскости которого красовалась одинокая тарелка с какой-то обильно украшенной салатными листьями диетической ерундой. — Я чувствую грандиозные перемены! Только не говори мне, что встретил женщину своей мечты…
Я не собирался сдаваться сразу, поэтому двинулся в контратаку:
— Откуда такие мысли, моя сирена? Или, как говорят французы, кто о чем, а голодный о лягушке…
Гретхен раскололась мгновенно. Она была из тех женщин, для которых вопрос «Что нового?» эффективнее испанского сапожка.
