— Носферату Александрович, вы, если не секрет, тут по служебным или по личным? — Санек поднял белесые брови и жизнерадостно улыбнулся.
— На заслуженном отдыхе, — в тон ему ответил я, — почиваю на лаврах нашего с вами дела.
— Ну вот и я вроде того… Вывез парней, так сказать, на картошку. Матери второй год обещаюсь внешний аквариум установить, вот и договорились, — отозвался Санек, и мне почему-то показалось, что на мгновение выражение его глаз немного не соответствовало веселому и открытому лицу. Но я всегда придерживался закона: садишься с человеком за чарку — выпивай до дна с верой, что вино не отравлено. А не веришь — не садись. Санек и его команда вели себя как друзья, а значит, следовало засунуть свою журналистскую подозрительность поглубже в бессознательное и просто наслаждаться хорошей компанией. Это был тот случай, когда проявлять излишнюю бдительность не только неприлично, но и не особенно нужно мне самому.
Поэтому я решил принять на веру, что у Санька есть мать, которой до зарезу понадобился внешний аквариум.
— Она меня постоянно пилит. Мол, ты начальник. У тебя люди в подчинении. Вот и проявил бы волю к власти, привел подчиненных матери пособить, — продолжал Санек. — Ну, я ребятам клич кинул, согласились.
— Попробуй не согласись, — весело подмигивая начальнику, загоготал Паня, — в бараний рог согнет и скажет, что так и было.
Ребята рассмеялись. Похоже, шеф дал отмашку на неформальное общение, и парни старались как могли. Санек, едва сдерживая улыбку, почесал указательным пальцем щеку и продолжил:
— У меня мать на первом материке живет. В Докраве, в семнадцатом районе. А первый материк рейсы с Земли второй месяц не пускает. Бюрократы фиговы… Приходится через Чигги лететь. У Марь Ванны всегда рейсы в Россию есть. Да только наши там тоже… Представляешь, они же все наше инкогнито блюдут, мать их. Туда нас по одним документам отправили, а обратно летим — половина бумаг на другие имена приходит. Зарапортовались. Вот, третий день торчим, ждем, когда наши расейские власти бардак разгребут и нормальные ксивы подгонят. Этим троим счастливчикам через час на космолет… — Санек указал кивком на парней, унявших возле бара боевой пыл квадратного Пани. — А нам с Паньком еще долго на солнышке лежать. Мы очень гордые птицы, пока там одна столица другую не пнет, нам никак не полететь…
Я, как полагается по этикету, сочувственно пожал плечами и покачал головой на манер гоголевской Коробочки. Откровенность представителей спецслужб всегда настораживала меня настолько, что в подобных случаях я предавался редкому и ценному для меня занятию — молчал. Санек внимательно посмотрел мне в глаза и, словно прочитав мысли, добавил:
— Вам ведь наверняка кажется странным, что я здесь с вами так разоткровенничался, да еще при ребятах?! — Вместо ответа я как можно более выразительно поднял брови. — Ну, так мы тут все свои. А свои — это те, кто хорошо знает, где помолиться, а где так постоять. Я, например, прекрасно осведомлен, что вы безошибочно отличаете информацию, которую можно доверить широким массам, от информации, какую не стоит выпускать дальше собственной черепной коробки. А вы знаете, что бывает с теми, кто этой разницы не чувствует. Так что, как говорится, «если ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь», то зачем нам друг перед другом комедию ломать. Так что, — Санек похлопал меня по плечу, — если понадобится карманная армия, то мы с Паней тут еще дня два проторчим, а то и три. Друг на друга уже смотреть противно, так что выручайте, Шатов. Вы и Анна Моисеевна — наша последняя надежда на то, чтобы сносно провести время. А я, между прочим, неплохо смешиваю коктейли. Ребята подтвердят.
Парни согласно кивнули.
И я, властью, данной мне обстоятельствами, решил: пьянству — быть!
* * *
Не могу поручиться за все остальное, но насчет коктейлей Санек не солгал. Когда глубоко за полночь Аполинария Родионовна распахнула перед нами дверь, Анна уже не пыталась поднять голову и покорно висела у меня на плече с врожденной грацией мешка картошки. Я совершенно не чувствовал себя пьяным. Единственным, что говорило об обратном, было всепоглощающее и стойкое ощущение необъятного вселенского счастья. Оно исходило не изнутри, а откуда-то сбоку, где я ключицей чувствовал биение Анниного сердца.
Старушка поцокала языком, покачала головой и глубоко разочарованно вздохнула.
— Где же это вы, други мои, так нарезались?! — сокрушенно пробормотала она, рассматривая бездвижное тело Анны, точнее, ту его симметрично украшенную квадратными карманами джинсов сторону, за которую я придерживал мою возлюбленную, чтобы она не сползала с плеча.
— Йырбодречев, ЯиранилопаАнвоноидор! — бодро сказал я, по мере произнесения слов понимая, что что-то не так.
— Эх ты! — всплеснула руками бабушка Стерн. — Это вас Александр Александрович так отделал. Не зря он говорил, что коктейли сам будет готовить! А каким показался приличным молодым человеком… Да если б я знала, что он поклонник Майна Рида, ни в жизнь бы Анну Моисеевну с вами, обормотами, не отпустила.
— Ирп меч НйамДир? Я ещбоовеннереву, отчКёнаслатичотч-дубин еморкаватсу… — попытался выговорить я, осторожно укладывая Анну на диванчик в холле, пока Полина Родионовна суетилась на кухне, заваривая для нее какие-то отвратительного запаха травы.
— Ну как же, судя по вашему виду, вы, небось, всю «Белую перчатку» перепробовали. «Черного всадника» пили? Такой симпатичный коктейльчик, кофе отдает?! Пили, сама вижу. А язык вам завязало с «Головы сарацина». И я не удивлюсь, если ваш друг окажется вам вовсе не другом, потому что честный человек «Голову сарацина» мужчине весом менее девяноста пяти килограмм, а уж тем более беззащитной, неопытной в деле употребления алкоголя девушке смешивать не станет.
Полина Родионовна присела на краешек дивана и влила Анне в рот чайную ложку отвара. Анна проглотила, закашлялась и, пробормотав «опсиабс», отвернулась к спинке, обхватив ее рукой.
— Вот видите, — укоризненно произнесла Стерн, снова поворачивая Анну к нам лицом и вливая ей в рот новую порцию варева. — Вас я хотя бы понимаю. А у нее даже палиндромная речь отключилась. Если сутки анаграммная будет сохраняться, придется врача вызывать. Позорище вы мое… Коктейли из карты «Белой перчатки» на первых трех материках вообще запрещены. «Сэр Мармадьюк» раньше, лет двадцать назад, на пятом материке был в моде как дуэльное оружие. По стакану, и три часа не пить, не есть. Кто жив остался, тот и прав. И ведь бывалые люди ласты склеивали, а он вам… В дом я больше вашего Сашу не пущу! Даже не просите! — в сердцах воскликнула она, протягивая мне стакан с остатками травяного пойла, подманила взиравшего на нас от двери Витязя, жестом приказала доставить гостью в ее комнату и снова обратилась ко мне: — Советую выпить, Носферату Александрович, хуже вам уже все равно не будет. А вот говорить по-человечески станете часа через два.
— А адуктоывёсв о хялйеткокхитэетеанз? — задал я мучивший меня вопрос.
Старушка хихикнула и лукаво посмотрела мне в глаза.
— Откуда в коктейлях разбираюсь? Да я вообще-то, мой мальчик, не родилась старой благопристойной развалиной. Были, что называется, и мы рысаками. Пивала я «Белую перчатку». И не раз. Но не с непривычки. И не до положения риз. А вы, как дети малые…
