Уоллы с нарастающим азартом смотрели за тем, как гости, сидящие за столом, предлагали все новые варианты, делали записи, придумывали программы. Похоже, главный приз был у них в руках.
Они еще раз заглянули в газету: что за награду обещали победителю?
Это был чек на 1250 евро, которые предлагалось потратить на шоппинг в большом универсальном магазине в Дублине.
Уоллы предложили разделить его следующим образом: по сто евро на каждого из двенадцати участников, а Андерсу пятьдесят евро сверх — за идею. Все согласны?
Постояльцы были в восторге.
А как им назваться? Может, «Синдикат Стоун-хауса»? Идеально! Орла распечатает их письмо на компьютере и каждому выдаст по копии. Они будут следить за результатами — те должны появиться в газете за неделю до Рождества.
А когда фестиваль будет организован, они все соберутся снова и отпразднуют это событие. И, самое главное: им оставалось еще несколько дней в этом чудесном доме, где волны разбиваются о берег прямо у ног. Там, где они получили не только то, что было обещано, но гораздо больше.
Да, это было не совсем волшебство, которое Уоллы хотели привнести в свою жизнь, но нечто более глубокое: чувство собственной значимости и полного удовлетворения.
Мисс Нелл Хоув
Провожая мисс Хоув на пенсию, девочки в школе Вуд-Парк полагали, что ей не меньше восьмидесяти лет. На самом деле ей было шестьдесят. Какая разница — все равно очень много. Они ни на секунду не задумались о том, чем она станет занимать свои дни после ухода из школы. Наверное, как все старики, будет ворчать и жаловаться на все на свете. Они понятия не имели, насколько она боится этого дня, насколько ее пугает приближение сентября, когда она, впервые за сорок лет, не переступит школьного порога, полная планов и замыслов на будущее.
Им казалось, что мисс Хоув работала в школе всегда. Она была худая, высокая, с волосами, зачесанными наверх со лба, со своим неизменным старомодным гребнем. Под профессорской мантией она носила темные костюмы. Когда-то она учила их матерей и теток, но потом, став директором, редко заглядывала в классы, проводя практически все время у себя в кабинете.
Вызов к директору приводил их в ужас. Во-первых, обычно это означало неизбежный выговор, нотации или наказание. Но дело было не только в этом. У кабинета не было души. Ее рабочее место было исключительно функциональным, на столе царил порядок мисс Хоув терпеть не могла никакого хаоса.
Вдоль стены стояли дешевые стеллажи с книгами по среднему образованию. Никаких деревянных полочек, которые больше подошли бы для женщины, много лет преподававшей в школе. Другую стену занимали расписания, приказы, диаграммы и планы. Главными предметами в ее кабинете были два тяжелых стальных шкафа, содержавшие, по всей видимости, личные дела нескольких поколений учениц Вуд-Парка и большой компьютер. На окнах висели темно-коричневые занавески. На стенах не было ни фотографий, ни картин — никаких намеков на то, что у директрисы есть какая-то жизнь за пределами школы. Здесь она беседовала с будущими ученицами и их родителями, с кандидатами на учительский пост, с инспекторами из Департамента образования, и — совсем редко — с выпускницами, которые добились определенных высот и теперь хотели финансировать устройство новой спортивной площадки или библиотеки.
У мисс Хоув была секретарша по имени Айрин О’Коннор, тоже проработавшая в школе немало лет. Айрин, общительную и дружелюбную, называли «человеческим лицом директрисы». Она не обращала внимания на то, что та скорее гавкает, чем разговаривает с ней. Мисс Хоув редко благодарила Айрин за работу и не скрывала раздражения, когда та входила в директорский кабинет посреди разговора и предлагала посетителю чай с печеньем.
В кабинете мисс Хоув не было ни одного цветка, поэтому Айрин решилась поставить туда каланхоэ в красивом латунном горшке. Очень кстати этому растению практически не требовалось ухода; мисс Хоув никогда его не поливала, если замечала вообще. Айрин приходила на работу в ярких блузках под темным пиджаком. Она словно пыталась привнести хоть немного цвета в траурные тона офиса, не разозлив при этом начальницу. Короче говоря, Айрин была просто святая и заслуживала прижизненной канонизации.
Ее собственный небольшой кабинетик отражал индивидуальность владелицы: там цвели герани, а к пробковой доске на стене были пришпилены открытки, присланные друзьями. На столе стояли фотографии в рамках, на полках — сувениры, привезенные из путешествий по Испании, и ее собственный снимок в юбке с оборками и широкополом сомбреро. Все они свидетельствовали о насыщенной, счастливой жизни — по контрасту с аскетичной кельей, которой так гордилась мисс Хоув.
В обеденный перерыв Айрин каждый день ходила домой: она жила вместе с больной матерью и племянником Кенни, сыном своей сестры. Айрин с матерью заботились о Кенни, и он рос чудесным мальчуганом.
В учительской частенько удивлялись терпению Айрин и ее неизменно хорошему настроению. Учителя порой выражали ей свое сочувствие, но она ни разу не сказала о директрисе худого слова.
— Просто у нее такой характер, — отвечала Айрин. — На самом деле у мисс Хоув золотое сердце, так что с работой мне очень повезло. Честное слово!
Между собой учителя говорили, что на каждую мисс Хоув найдется своя Айрин, которую та будет терроризировать. И что она имеет в виду, говоря «у нее такой характер»? Разве характер — это не человек? Как еще можно судить о людях?
У мисс Хоув в школе было прозвище Сама Себе Врагиня. Исподтишка посмеиваясь над ней, учителя уже не так ее боялись; правда, они всегда следили за тем, чтобы дети не узнали прозвища директрисы.
За год до выхода мисс Хоув на пенсию начались разговоры о том, кто заменит ее на этом посту. Среди нынешнего персонала школы не было ни одной подходящей кандидатуры — никто из учителей не обладал ее опытом и авторитетом. Мисс Хоув никому не передоверяла ни одной своей обязанности. Скорее всего, директора назначат со стороны. Учителям это совсем не нравилось. Они привыкли к Врагине. Они знали, как себя с ней вести, кроме того, у них была Айрин, которая сглаживала острые углы. Кто знает, каким человеком окажется новая директриса. Лучше знакомое зло, чем навязанное со стороны, да еще совсем неизвестное.
Они беспокоились и об Айрин. Останется ли она при новой директрисе? Будет ли и для той придумывать оправдания в своей обычной манере? А что, если ее уволят?
Они совсем не хотели перемен.
Потом встал вопрос о подарке для мисс Хоув. Никто из учителей понятия не имел, что ей может понравиться. Из обрывочных разговоров в начале учебного года им не удалось сделать никаких выводов. Мисс Хоув не делилась историями о том, как провела каникулы, никогда не упоминала ни о семейных торжествах, ни о ремонте дома, ни о работе в саду. Расспрашивать ее они не решались.
