А ее сын Брендан, живущий далеко в Ирландии, в деревне, на родине своего отца… Что бы сказал Брендан? Она поняла, что уже практически не может представить себе, как бы отреагировал Брендан. Сколько ночей она плакала после того, как он покинул родной дом, ничего толком не объяснив и почти не извинившись. Но потом, когда он прямо спросил ее по телефону… Когда он вклинился в ее плач со своим вопросом: «А если бы все было в твоих руках, если бы ты могла выбрать мне судьбу и решить, чем мне заниматься, что бы ты для меня выбрала, какое хорошее и важное дело для меня бы нашла?» — она не знала, что ответить. Ей бы хотелось, чтобы все было по-другому, но она не могла так сказать — это был не ответ. Все равно что желать, чтобы круг сделался квадратным или черное белым.
Но в этой статье о макияже утверждалось, что есть вещи, которые можно и должно изменить. Вот, скажем, форма лица — если подойти с умом, немножко румян и осветлитель для волос могут творить чудеса. Дейрдра весело посмотрела на схемы — она обязательно освоит эту науку. Хуже не придумаешь — когда берешься за что-то, но делаешь это кое-как. Только выставлять себя на посмешище.
Так бы, наверное, сказала когда-то Морин Бэрри. Хорошее было время. Мать Дейрдры и миссис Бэрри крепко дружили, и девушкам предоставлялась полная свобода действий, пока они были вместе. Дейрдра подумала о каникулах в Солтхилле, куда они с Морин ездили много лет назад. Свой дом на Розмари-драйв она назвала Солтхиллом в память об этом морском курорте, но название на калитке настолько ей примелькалось, что уже не вызывало воспоминаний о море, солнце и безграничной свободе их юности.
С Морин скучать не приходилось, и они обе знали, что у них нет и не может быть друг от друга никаких секретов.
Так продолжалось вплоть до того, лондонского лета, которое все переменило для них обеих.
Дейрдра подумала о других девушках, с которыми они учились в университете, которые в конце концов стали юристами или повыходили замуж за юристов. Интересно, часто ли они задавались вопросом, что стало с белокурой Дейрдрой О'Хаган? Они знали, что она рано вышла замуж, может быть, стоит даже поместить в «Айриш тайме» объявление о ее серебряной свадьбе. Напомнить им, ткнуть их носом, этих задавак. Дублин они считали центром мироздания, а весь остальной мир знали только понаслышке; «Хэрродз» для них был просто магазином, а Челси — просто местом проживания. Пиннер? Они произносили это «Пиннер» так, будто речь шла о какой-то деревушке в ирландском захолустье. А, так это в северном Лондоне?.. Понятно. Кто виноват, что они так невежественны и нигде не бывали? И все-таки она поместит объявление. Или, может быть, это должны сделать дети. Несколько строк с наилучшими пожеланиями по случаю двадцатипятилетней годовщины. Надо будет посмотреть в газетах, как это нынче делается.
Как жалко, что они уже не так дружны с Морин Бэрри. Если бы можно было вернуть то время, она бы просто набрала номер телефона и спросила у нее. Без всяких околичностей. И еще поговорила бы с ней об овале лица и о том, как скрыть морщинки у рта. Но теперь она уже ни о чем таком не поговорит с Морин. Никогда. Годы слишком все переменили.
Рядом не было никого, с кем она могла бы разделить удовольствие от этой затеи по улучшению внешности. Многие ее соседки работают, они либо и без того разбираются в подобных вещах, либо у них нет времени этим заниматься. В любом случае Дейрдре и в голову не пришло бы посвящать их в свои дела. Они и не узнают, какое важное место занимает эта мысль в ее жизни, так как это ее шанс доказать, что четверть века прошла не даром, что она чего-то достигла. Целью Дейрдры было скорее произвести на соседей впечатление, чем разделить с ними удовольствие. В сущности, они ничего для нее не значат, не то что дублинцы, и все же приятно показать им, что Дойлы — люди достойные, с которыми надо считаться.
Что бы сказал Десмонд, увидев, что она так скрупулезно изучает эту статью? Что-нибудь высокопарное вроде того, что она и так настоящая красавица? Или он всего лишь произнес бы «чудненько» своим странным, равнодушным тоном, как он частенько говорил, думая при этом о чем-то своем? Или он бы сел и сказал, что не стоит поднимать суету и начинать все эти приготовления. Десмонд часто говорит ей: «Не стоит поднимать суеты». Она терпеть этого не могла, вовсе она не поднимает суеты, просто следит за тем, чтобы все делалось как положено. Если бы все эти годы никто не тормошил, не подстегивал тяжелого на подъем Десмонда, интересно, что бы с ними сейчас было?
Нет, она не станет делиться с мужем своим тайным замыслом стать настоящей красавицей. Давно-давно, в то странное лето, когда все началось, Десмонд лежал на узкой кровати и любовался ею, пока она расчесывала свои длинные светлые кудри, и говорил, что всегда считал эти слова из песни — «персик и сливки» — сентиментальной чепухой, пока не увидел прелестное лицо Дейрдры. Вот он тянется к ней и говорит: давай помогу, надо взбить еще этих чудесных холодных сливок, можно немножко здесь, на шее… и на плечах. И… С трудом верилось, что Десмонд был таким. Но в журнале говорится, что всю эту свежесть можно вернуть, главное — правильный уход за кожей.
Она выполнит в точности все, что здесь сказано, каждую мелочь. Будет массировать шею всеми этими восходящими и круговыми движениями, будет избегать чувствительных участков вокруг глаз… Она сделает все, чтобы выглядеть в тот день как надо. Даже если это будет стоить ей жизни. Она покажет им, как сильно они ошибались, что жалели ее тогда, двадцать пять лет назад, когда она вышла за Десмонда Дойла, помощника в бакалейном магазине, парня из бедной семьи, живущей где-то на краю света, в Мейо. Из семьи, о которой никто никогда не слышал. Это будет день ее торжества.
Все, на кого она рассчитывала, ответили согласием. Конечно, было несколько человек, приглашенных из чистой вежливости, и они знали, что им следует отказаться. Вроде брата Десмонда, этого чудака Винсента, безвылазно сидящего со своими овцами в горах, в глуши, где Брендан тоже решил прожить свою жизнь. Сын сообщил, что дядя очень сожалеет, но в такое время он никак не может вырваться. Дейрдра кивнула, довольная корректным ответом.
И, разумеется, Палаццо, хозяева огромной компании, где так долго работал Десмонд. Увы, они не смогут прийти, она получила от Карло и Марии милое письмо с собственноручными подписями. Они бесконечно сожалеют, что дата юбилея совпадает с их ежегодной поездкой в Италию, и желают Десмонду и Дейрдре счастья. От них будет подарок и цветы. Но это даже к лучшему, что Палаццо не придут. Птицы слишком высокого полета, своим присутствием они только стесняли бы всех остальных. И мать Дейрдры, которая никогда не испытывала трудностей в разговоре с кем бы то ни было, пожалуй, еще стала бы подробно обсуждать с ними карьеру Десмонда. И, чего доброго, узнала бы, что он в этой компании высоко не поднялся и когда-то был даже сокращен. Это будет плохо согласовываться с той радужной картиной, которую Дейрдра всегда рисовала матери.
Фрэнк Куигли и его жена Рената ответили, что с удовольствием придут. Дейрдра мрачно подумала, что Фрэнк, хотя и добился большого успеха и несправедливо обошел Десмонда еще до того, как стал мужем наследницы Палаццо, все-таки будет полезным человеком на торжестве. Он всегда знает, что следует сказать, и всегда говорит это к месту. Она вспомнила день своей свадьбы; Фрэнк, который был шафером, четко выполнял возложенные на него обязанности, и ничто и никто не могли сбить его с толку. Даже ее мать и отец, которые на протяжении всей церемонии и так называемого празднества смахивали на раннехристианских мучеников.
