— Клио будет рада. А мне нужно домой, — буркнула Кит.
— Еще рано.
— Маме одиноко. Понимаете, у нее нет родни, — не сдержавшись, вызывающе заявила девочка.
Темно-красные пятна, проступившие на щеках и шее миссис Келли, доказывали, что догадка Кит была правильной. Аккуратно закрывая за собой дверь, она со злорадством подумала, что никакого печенья Клио не получит. «Вот и хорошо! Надеюсь, мать спустит с нее три шкуры».
Но матери дома не было. Рита сказала, что она решила на денек съездить в Дублин.
— Что ей там понадобилось? — проворчала Кит.
— Все любят ездить в Дублин.
— Но… у нас там никого нет.
— В Дублине живут миллионы людей, — сказал Эммет.
— Тысячи, — рассеянно поправила его Кит.
— Какая разница?
— Ладно. — Кит решила сменить тему. — Что ты читал сегодня?
— Уильяма Блейка. Кто-то подарил сестре Мадлен книжку его стихов. Они ей очень нравятся.
— Я знаю только одно его стихотворение — про тигра.
— У него их много. Стихотворение про тигра есть в учебнике, а он написал их тысячи.
— Скорее десятки, — снова поправила Кит. — Прочитай мне хоть одно.
— Я не помню их наизусть.
— Перестань. Ты вечно их бормочешь.
— Я знаю про флейтиста… — Эммет остановился у окна и стал смотреть в него, как всегда делал это в домике сестры Мадлен.
«Флейтист, сыграй мне песню про барашка», —
Смиренно попросил меня бедняк.
И хоть была мелодия веселой,
Он слушал со слезами на глазах…
Мальчик был очень горд собой. В стихотворении было трудное слово «флейтист», но он справился с ним блестяще.
Кит не заметила, как в комнату вошел отец, однако Эммет ничуть не смутился.
Стоял тихий сентябрьский вечер, они сидели за столом, и по спине девочки пробежали мурашки. Все выглядело так, словно мать действительно вне семьи. Словно их всего четверо: Эммет, папа, Рита и она сама.
Словно мать никогда не вернется.
Она вернулась замерзшая и усталая: печка в поезде сломалась, а сам поезд ломался дважды.
— Как тебе понравилось в Дублине?
— Очень шумно, многолюдно, и все куда-то торопятся.
— Поэтому мы и живем здесь, — благодушно заметил отец.
— Поэтому мы и живем здесь, — тихо повторила мать.
Кит смотрела на огонь в камине.
— Когда вырасту, стану отшельницей, — внезапно сказала она.
— Тебе не понравится одинокая жизнь. Она годится только для таких странных людей, как я.
— А вы разве странная, сестра Мадлен?
— Очень странная. Чудное слово «странная», правда? На днях мы как раз говорили с Эмметом о его происхождении.
И тут Кит вспомнила слова Клио: «Странно, что у твоей матери нет родни».
— Когда вы были молодой, то обижались, если кто-то плохо говорил о ваших родных?
— Нет, детка. Никогда.
— А как вам это удавалось?
— Просто я считала, что эти люди ошибаются. И тот, кто говорит плохо о твоих родных, неправ.
— Знаю. — И все же в тихом голосе девочки звучало сомнение.
— Твой отец — самый уважаемый человек в трех графствах; он добр к бедным и по существу является вторым врачом в этом городке. Твоя мать — такая добрая и милая, что я благодарю судьбу за встречу с ней. У нее поэтическая душа, она любит красоту…
В воздухе повисло молчание, и по лицу сестры Мадлен трудно было понять, о чем она думает.
— Конечно, люди часто что-то говорят из ревности, потому что не уверены в себе. Набрасываются на других, как человек, который палкой сбивает цветы, не зная, зачем он это делает… — Сестра Мадлен говорила так, словно была в трансе и все знала об их разговоре с Клио. Или Клио сама все рассказала отшельнице. — Потом такой человек жалеет, что сделал это, но не знает, как об этом сказать.
— Знаю, — снова сказала Кит.
Она была довольна, что сестра Мадлен считает мать доброй, милой и наделенной поэтической душой. Что ж, а Клио она когда-нибудь простит.
Конечно, если та этого захочет.
— Прости меня, Кит.
— Ладно, все в порядке.
— Нет, не в порядке. Не знаю, почему я делаю это. Наверное, мне хочется быть в чем-то лучше тебя. Я себе не нравлюсь. Честное слово.
— А мне не нравится дуться, — ответила Кит.
Их родители почувствовали облегчение. Они всегда переживали, когда Кит и Клио ссорились. Это напоминало удар грома и сулило скорую грозу.
* * *
Иногда весть о смерти никчемного человека сообщать труднее, чем ту, которая принесет большое горе. Питер Келли тяжело вздохнул. Билли Салливан умер от цирроза печени, грозившего ему так же, как душевная болезнь, из-за которой его отправили в сумасшедший дом. Питер знал, что слов утешения здесь не понадобится, и все же дело было нелегкое.
Кэтлин Салливан восприняла новость с каменным лицом. Ее старший сын Стиви — красивый смуглый мальчик, хорошо знавший, что такое отцовский кулак, и с удовольствием отправившийся на ферму к дяде, — только пожал плечами.
— Доктор, он умер много лет назад, — сказал он.
Младший сын Майкл совсем растерялся.
— А похороны будут? — спросил он.
— Да, конечно, — ответил доктор.
— Никаких похорон, — неожиданно заявил Стиви, — и поминок тоже. Это будет настоящее посмешище.
Эти слова испугали Кэтлин:
— Как же без похорон?..
Все трое смотрели на доктора, словно ожидая его решения. «С чего они взяли, что я авторитет в таких делах?» — подумал Питер.
Шестнадцатилетний Стиви не сводил с него глаз:
— Доктор Келли, вы не ханжа и не станете говорить загадками.
Лицо мальчика было твердым и решительным. Похоже, шесть-семь лет украденного детства стали для него хорошей жизненной школой, но дались дорогой ценой. Паренек явно не собирался устраивать церемонию ради церемонии.
— Я думаю, все можно сделать в узком кругу, в самой лечебнице. Так часто поступают в подобных случаях. Заупокойную мессу можно отслужить там же. Отец Бейли все устроит.
Кэтлин Салливан посмотрела на него с благодарностью.
— Доктор, вы так добры… Конечно, хотелось бы, чтобы все было по-другому. — Ее лицо помрачнело. — Но я не могу рассчитывать на сочувствие людей. Они скажут, что все к лучшему. Что наконец-то мы от него избавились.
