Виса доплатил двадцать рублей. Помог соседу отвезти мальчика домой. Помог втащить по лестнице маленький и легкий гроб. Услышал, как зашлась воем мать мальчика. И вышел на улицу.
Он шел в администрацию района. Шагал быстро, до боли сжимая зубы и кулаки. Он бы устроил там у них революцию, в этой администрации. Он разнес бы теперь эту администрацию по кирпичу. Он бы… Он бы…
На пороге администрации стоял милиционер с автоматом. Виса мог бы показать ему депутатское удостоверение, чтобы пройти, но вместо этого просто оттолкнул милиционера. И тот не стал стрелять только потому, что был местный и знал Вису в лицо.
В кабинете главы администрации за столом сидели какие-то люди и перекладывали какие-то бумаги. И Виса закричал им:
– Вы тут совсем охренели! Вы совсем охренели, что берете деньги даже с мертвых?
На следующие несколько дней деньги в Беслане отменились. Совсем. Не потому, что так приказал глава района, а просто люди поняли, что всякий человек, идущий по улице, идет либо на похороны, либо с похорон. Гробовщики отпускали свой товар бесплатно, строители изнутри выкладывали могилы кирпичом (так принято в Осетии) бесплатно, заправщики бесплатно лили в любой автомобиль бензин, потому что всякий автомобиль был катафалк, в кафе бесплатно кормили, потому что не было в те дни в Беслане никакой еды, кроме поминальной.
Шестого числа хоронили разом больше ста человек. Седьмого числа – тоже. Шел такой дождь, что Виса в кожаном плаще промок до костей. Гробы несли и несли. Землю, которую сыпали в могилы, размывало водой, и засыпать могилы не получалось. А в отдалении, совсем не рядом с могилами, совсем не на кладбище стояла трибуна, на которую залезло начальство и проводило траурный митинг для стоявших перед трибуной журналистов. Что там говорили мэр Москвы Юрий Лужков и президент Северной Осетии Александр Дзасохов, никто на кладбище не слышал. И когда их траурный митинг кончился, никто из начальства не подошел ни к одной могиле, не поклонился ни одному надгробию, не положил ни одного цветка.
Прежде чем закрыть гроб, сосед Виссариона поцеловал мертвого своего мальчика и сказал ему:
– Нам повезло. Ты совсем целый. Только одна дырочка. Люди вон целлофановые пакетики хоронят.
Многие в тот день хоронили фрагменты тел.
Где ваши враги
Коммунизм в Беслане был недолго. Похороны продолжались и десять дней, и месяц. Люди получали тела своих детей после муторной многодневной процедуры опознания. Некоторые дети еще несколько дней жили в больнице и умирали потом, и их надо было хоронить. А порыв давать все бесплатно продержался дней десять: надо же было жить как-то и гробовщикам, и заправщикам, и владельцам кафе. Через пару недель после теракта Виссариону позвонила завуч первой бесланской школы Лена Касымова. Двадцать лет назад Виссарион и Лена вместе учились в той самой школе, в которой она теперь была завуч и которую он пытался защищать с оружием в руках. Лена сказала, что нужно встретиться.
У касымовских соседей жил журналист ВВС Леша Шведов, один из тех мужчин, которые видели бесланский теракт с первого дня, навсегда оказались отравлены виденным, жили потом, думая только о том, что видели, и через несколько лет погибли от разрыва сердца. Он, этот Леша, сказал тогда, что семьям погибших надо организовать помощь. Что надо составить списки, посмотреть, кто из пострадавших в наиболее бедственном положении, и помочь им адресно хотя бы деньгами. И он говорил, что никто не сможет сделать это лучше, чем оставшиеся в живых школьные учителя, потому что лучше учителей никто не знает школьников и их родителей. Лена просила Виссариона помочь в организации Учительского комитета, который занимался бы помощью пострадавшим.
И Виссарион помог. Он отдал Учкому помещение интернет-клуба, которым заведовал. Он нашел человека, которому принадлежал домен beslan.ru. Этот человек был банкиром. Пару лет спустя он возглавит в Беслане Региональный банк развития и будет убит. А тогда Виссарион договорился с этим человеком, и тот отдал домен бесплатно, чтобы устроить сайт, на котором висели бы составленные Учкомом списки пострадавших и публиковались бы отчеты о том, сколько и кому передано благотворительных денег. Счет в Сбербанке открыли на имя мужа Лены Касымовой, потому что у него была машина, а Сбербанк – на окраине Беслана, и без машины трудно каждый день ездить снимать деньги со счета и раздавать людям.
Первые сто долларов в Учком принес корреспондент CBS Джонатан Сандерс. Деньги тогда поменяли на рубли, добавили немного своих, чтобы получилось четыре тысячи, и понесли по тысяче рублей в четыре самые бедствующие семьи. В одной из таких семей, где погибли ребенок и провожавший его в школу отец и где остались еще дети, учителей, принесших деньги, встретила на пороге мать семейства. Когда ей вручили деньги, она заплакала. Она как раз шла в скупку продавать обручальное кольцо.
Работа Виссариона заключалась в том, чтобы скандалить с руководством района, которое не хотело давать официальных списков пострадавших, чтобы можно было сверить официальные списки с учкомовскими, а хотело, чтобы вся оказанная Беслану помощь шла через муниципальный бюджет. Еще каждый вечер в своем интернет-клубе Виссарион утешал какую-нибудь учительницу, которая плакала и говорила, что больше не пойдет разносить деньги, потому что, навещая пострадавших, она весь день напролет плачет, и нельзя же жить, когда каждый день плачешь с утра до вечера. И Виссарион составлял графики, чтобы учителя разносили деньги хотя бы через день, давая слезным железам отдых. Очень важно было, чтобы с каждого пострадавшего, передавая ему деньги, учителя брали расписки. Виссарион не верил, что кто-то может подумать, будто учителя в распределении денег нечестны или воруют что-то. Но на всякий случай решено было брать расписки. И правильно. Не прошло и года, как прокуратура начала расследование финансовой деятельности Учкома. Если бы не было расписок, учителя и Виссарион вместе с ними загремели бы в тюрьму.
Вообще Виссарион взял на себя всю организационную работу. Была уже зима, когда у Виссариона дошли наконец руки собрать документы и отправиться во Владикавказ в Регистрационную палату, чтобы зарегистрировать Учком в качестве общественной организации.
Он ехал на маршрутке. В том месте, где окраинная бесланская улица выворачивала на федеральную трассу «Кавказ» и где по другую сторону трассы начиналась дорога на аэропорт и новое кладбище, стояли женщины с плакатами. Это были «Матери Беслана», женщины, потерявшие в теракте детей. У них были плакаты, требовавшие отставки президента Северной Осетии Александра Дзасохова и требовавшие еще международного расследования обстоятельств теракта и штурма.
Все эти месяцы отношения между «Матерями Беслана» и Учительским комитетом были натянутые. «Матери Беслана» входили в официальную комиссию, занимавшуюся расследованием и распределением бюджетной помощи. И они, может быть, по подсказке начальства, винили Учком в строптивости и нежелании работать вместе, а самих учителей винили в халатности, облегчившей террористам подготовку к захвату школы. Прошло почти полгода, прежде чем «Матери Беслана» поняли, что в официальной комиссии к материалам расследования их не допускают и бюджетную помощь распределяют, не советуясь с ними. Они догадались, что расследование нарочно ведется так, чтобы ни президент Дзасохов, ни спецслужбы, ни московские власти ни в коем случае не оказались ответственными за гибель детей. И тогда они вышли с плакатами на федеральную трассу. Они требовали отставки Дзасохова. Но Виссарион проехал мимо.
