Клара Шагеновна будет вспоминать об этом, смотреть на сына, рассказывающего, каково он провел пятеро суток в тюрьме, и ей не будет так страшно, как в ту ночь, когда она открывала и закрывала форточку. Ей будет казаться, что теперь у Гарри игровых возможностей больше, чем в Колонном зале Дома Союзов, когда он снял пиджак и отошел к краю сцены. Ей будет казаться, что теперь он еще может выиграть, и она будет верить, что он выиграет, как всегда.
А жена Каспарова Даша будет сидеть тоже поодаль от стола на диване, и у нее будет растерянное выражение на лице. Когда она выходила замуж, она понимала, конечно, что муж – не просто великий шахматист, который получил все возможные титулы и которому остается теперь только почивать на лаврах, писать книжки и возить молодую жену путешествовать между гостиницей «Бристоль» в Париже и гостиницей «Шато де Домен де Сен-Мартан» на Лазурном Берегу. Она понимала, что выходит замуж за оппозиционного политика и вполне разделяла его взгляды, но, кажется, она не была готова к тому, что мужа посадят в тюрьму. Тюрьма не укладывалась у нее в голове.
И теперь она будет слушать мужа, рассказывающего, каково ему было пятеро суток в тюрьме, и не будет понимать, отчего он рассказывает про тюрьму так весело. Каспаров будет рассказывать, как в тюрьме заходил к нему надзиратель и пророчил, что скоро никакого Путина не будет, а Каспаров будет царем.
– У тебя жена есть? – спрашивал надзиратель.
– Есть, – отвечал Каспаров.
– А она будет царицей, – резюмировал надзиратель. – Молодая жена?
– Молодая.
– Не первая?
– Четвертая.
– Тогда, – надзиратель, присвистнув, выражал восторг и зависть, – тогда ты будешь султаном.
Гости будут смеяться. Даша будет обводить их растерянным взглядом, силясь понять, почему мужу весело рассказывать про тюрьму, а гостям весело слушать. И Даше будет казаться, будто все эти люди знают какую-то тайну, которой не знает она.
А за столом будут сидеть одни мужчины. И от этого вовсе не кавказский дом Гарри Каспарова будет казаться кавказским, потому что на столе будут стоять кавказские сладости, а за столом будут сидеть только мужчины, к тому же разутые.
Каспаров будет сидеть во главе стола. Напротив Каспарова на штативе будет стоять видеокамера. Все, что он рассказывает, будет записываться на видео. Для истории, наверное. Потому что теперь это никому нельзя рассказать, кроме близкого круга друзей. Каспаров будет рассказывать, что милиционеры, которые его арестовывали, и надзиратели в тюрьме, и следователи – все относились к нему как к будущему президенту. На всякий случай: вдруг этот заключенный станет президентом. Он будет рассказывать, что ему разрешали лишние прогулки. И приносили посылки от Клары Шагеновны. Он скажет, что все пять дней в тюрьме питался только маминой стряпней и не ел ничего тюремного, опасаясь, что отравят. Когда он скажет «отравят», Даша вздрогнет, и у нее будут испуганные глаза. А Каспаров обернется ко мне и попросит, чтобы я никому не рассказывал ничего здесь услышанного, иначе надзирателям, следователям и милиционерам попадет за то, что они относились к заключенному как к будущему президенту. И я пообещаю никому ничего не рассказывать. Совру, конечно.
По правую руку от Каспарова будет сидеть Александр Осовцов, бывший начальник «Открытой России» Ходорковского, который, когда Ходорковского посадили, а «Открытая Россия» еще существовала, устраивал политические дискуссии, приглашал на дискуссии Каспарова и так втянул шахматиста в политику.
По левую руку будет сидеть Борис Немцов, один из лидеров оппозиционной партии Союз правых сил. Немцов, который в 2004 году, когда его партия впервые не прошла в парламент, создал «Комитет 2008», странную организацию, пытавшуюся объединить демократические партии. Немцов, который пригласил Каспарова возглавить «Комитет 2008» и согласился говорить, что цель Комитета – не объединение демократов, а защита самого института выборов. Немцов, который вот так постепенно из послушного властям либерала превратился в настоящего оппозиционера. И мы не будем знать тогда, что вскоре на выборах партия его не то что проиграет, а проиграет с треском. И на президентских выборах выдвинет Немцова в президенты, а Немцов снимет свою кандидатуру, чтобы не позориться. А еще через полгода партия будет вовсе расформирована, и на ее месте Кремль создаст новую партию марионеточных либералов, к которой Немцов откажется иметь отношение, а станет вместе с Каспаровым создавать движение «Солидарность», из которого ничего толкового не получится. Мы не будем знать ничего этого: Немцов будет пить чай и, кажется, немного завидовать Каспарову, что тот отсидел пять дней в тюрьме, как герой, а он, Немцов, был всего лишь задержан милицией часа на три.
А напротив Немцова будет сидеть Владимир Рыжков, бывший депутат Госдумы. Рыжков, который в 2004 году в «Комитете 2008» говорил, что не надо объединять существующие демократические партии, а надо создать новую партию. И он верил, что партию эту обязательно зарегистрируют, потому что надо же Кремлю иметь системную оппозицию, чтобы прилично выглядеть в глазах западных партнеров. Каспаров говорил тогда Рыжкову, что партию не зарегистрируют, что Кремлю наплевать на то, как он выглядит в глазах западных партнеров, пока нефть стоит сто долларов за баррель и пока Европа зависит от российского газа. И партию не зарегистрировали. И Рыжков будет сидеть за столом у Каспарова вовсе не как системная оппозиция, а как подпольщик.
И рядом с ним будет сидеть правозащитник Лев Пономарев. Лев Пономарев, который будет чувствовать себя совсем в своей тарелке. Потому что видимость демократии кончилась. Потому что мы вернулись в Советский Союз, к жизни, которую мы знаем. Когда, кем бы ты ни был, ты не можешь никак повлиять на власть или прийти к власти. Когда власть где-то там, за кремлевскими стенами и кордонами ОМОНа, в телевизионном экране, в машинах с мигалками… А ты здесь, в гостиной, на кухне, со своими книжками, с рассказами очевидцев о том, что на самом деле происходит в Чечне и Ингушетии, что на самом деле произошло в Беслане. Ты здесь: встречаешь товарищей из тюрьмы, готовишься к тюрьме… И странным образом – это жизнь, про которую мы знаем, как ее жить.
Каспаров будет рассказывать, смеяться, перекладывая свои листочки, в которые час за часом записывал все, что происходило с ним пятеро суток в тюрьме. И я постепенно пойму, зачем он это рассказывает. Чтобы убедить себя и товарищей: эта новая жизнь, в которой мы больше не парламентарии, не лидеры партий, не политики, не журналисты, а подпольщики – она не так уж страшна, эта жизнь, она может быть забавной, и даже люди, лишающие нас свободы, могут сочувствовать нам. И любая безвыходная ситуация может открыть перед нами новые возможности.
«Любая, кроме смерти», – подумаю я, вспоминая Юрия Червочкина, нацбола, избитого милицией. Молодого человека, который умрет через несколько дней после описываемых событий.
Игровые возможности
В 2005 году, когда Гарри Каспаров впервые сформулировал ключевую фразу манифеста Объединенного гражданского фронта, он первым делом решил поехать по стране и поговорить с народом. «Мы не левые, мы не правые, – говорилось в манифесте. – Мы за демонтаж режима». Каспаров арендовал самолет (тогда еще можно было арендовать самолет, будучи Каспаровым) и, прихватив с собой несколько журналистов, отправился по маршруту Махачкала – Владикавказ – Ставрополь – Ростов. Во всех этих городах были арендованы залы для встреч с публикой. Но как только приезжал Каспаров, что-то случалось в этих залах. То прорвало канализацию, то лопнул водопровод, то произошла накладка и, оказывается, на то же самое время, когда назначена встреча Каспарова с народом, раньше еще был назначен конкурс детского рисунка. Во Владикавказе, когда Каспарову отказали от очередного арендованного им зала и он объявил, что будет встречаться с людьми на площади, конкурс детского рисунка оказался вдруг конкурсом детского рисунка мелками на асфальте. Площадь оцепили милицией, внутрь милиции нагнали детей и заставили детей рисовать, пока Каспаров не уехал.
