Так что, уезжая тем летом в отпуск, мы даже и не надеялись, что ты станешь есть в ресторанах. В первый же свой черногорский день мы отправились на рынок и купили тебе курицу, чтобы варить куриную лапшу, и шпинат, чтобы варить зеленые щи. Еще мы купили персики, которые, слава богу, на Балканах прекрасны. А для твоих завтраков мы купили в супермаркете отвратительные, на мой взгляд, сливочные и шоколадные пудинги и не менее отвратительные круассаны со сливочной и шоколадной начинкой.
Однако же хоть один-то раз за весь отпуск в ресторан сходить следовало, и мы начали заблаговременно готовить тебя к этому походу. Мы начинали разговор как бы издалека. Мама, словно бы невзначай, принималась расписывать тебе прелести приготовленной на гриле рыбы дорадо, в которой так мало косточек, что «в сущности, Варенька, можно считать эту рыбу котлетой».
– Рыбной котлетой, – уточняла ты.
– Зато она очень полезная.
Я, поскольку мы занимались ловлей крабов и раков-отшельников на дне морском, рассказывал тебе, как вкусны бывают в ресторанах свежие морепродукты. Но ты возражала в том смысле, что ракушки прекрасны, конечно, если их собирать и складывать в специально приготовленную коробочку, однако же есть ракушки совершенно невозможно, и поедание их ничем не отличается от поедания червяков, которому обречен был изгнанный львенок Симбо в мультике «Король-лев».
Но однажды ты сказала:
– Я только хочу попробовать крабов.
– Крабов? – воскликнули мы. – В ресторане могут быть крабы! Ну или креветки, которые очень похожи на крабов.
– Я хочу именно крабов, – сказала ты. – Мне бабушка рассказывала, что крабы очень вкусные.
В тот же вечер мы одели тебя в красивое платье и торжественно пошли в ресторан.
– Я буду пробовать крабов, я буду пробовать крабов, – приговаривала ты, держа меня за руку и приплясывая.
Мы обошли несколько ресторанов в городе. Крабов нигде не было. Кое-как нам удалось уговорить тебя, что креветки – это почти что крабы. Ты согласилась попробовать креветок, хотя мы понимали, конечно, что нас ждет совершеннейший провал. Пока ты ждала креветок, мне принесли осьминога, приготовленного на гриле, ты попробовала кусочек и сказала, что осьминог очень вкусный, но есть осьминога ты не будешь. Потом маме принесли рыбу дорадо. Ты попробовала, сказала, что рыба довольно вкусная, но есть рыбу ты не будешь тоже. А Васе принесли говяжий стейк. Ты попробовала, заявила, что стейк почти такой же вкусный, как шашлык, но есть ты не будешь и стейка. Наконец тебе принесли креветки. Едва положив в рот кусочек креветочьего мяса, ты изобразила на лице гримасу совершеннейшего отвращения и сказала сквозь креветку:
– Мама, я не могу это проглотить, я это выплюну.
– Не смей плеваться, – засуетилась мать.
– Выплюни, конечно, только аккуратно, – разрешил я, вопреки всем педагогическим правилам.
После неудачи с креветками мама вытащила из сумки заранее припасенные шоколадный круассан и персик.
63
После отпуска сразу навалилось много работы. И даже так получилось, что все выходные целый месяц я проводил в командировках и оттого четыре недели не видел тебя. Ты жила с бабушкой и дедушкой на даче, пользуясь тем, что все-таки еще было более или менее лето и можно было гулять каждый день по восемь часов в саду, мучить собаку, терзать кошку и собирать осыпающиеся в траву яблоки.
Из очередной своей командировки я вернулся в понедельник. Едва только самолет приземлился, я стал звонить тебе и говорить, что немедленно хочу тебя увидеть, и провести с тобой целый день, и целый день играть в дракона Стича.
– И привези мне пластилин, пожалуйста, – снизила ты пафос. – Две пачки плавучего пластилина и одну пачку застывающего, а то я налепила тут ящериц, пегасов, микробика и целую кошачью семью, и пластилин закончился.
Я понятия не имел, чем отличается плавучий пластилин от застывающего, однако же приказчица в детском магазине, как выяснилось, прекрасно знала, что ты имела в виду. Эта женщина выдала мне две пачки плавучего пластилина и пачку пластилина, застывающего в духовке, сказала, что этого девочке должно хватить на неделю, и взяла с меня денег столько, сколько положено у нас государством на среднюю пенсию для стариков.
Еще, приехав в московскую квартиру, я выяснил, что вы с дедушкой и бабушкой не просто уехали на дачу, а уехали на моей машине. Я позвонил тебе сказать, что задержусь немного и что вообще мой приезд будет зависеть от расписания электричек.
– Поезжай лучше на такси, – посоветовала ты. – Бабушка говорит, что ты все равно не умеешь ездить на электричке.
Но я решил, что нужно подать тебе пример скромности. Я приехал на станцию, тридцать минут искал билетную кассу, потом еще двадцать минут искал выход на платформу, наконец еще двадцать минут ждал поезда, чтобы в назначенное время увидеть, как моя электричка подъезжает не к той вовсе платформе, на которой я ее жду, а к параллельной, по ту сторону железнодорожных путей. Это была последняя электричка в нашем направлении перед четырехчасовым перерывом. И мне пришлось ехать на такси.
Я звонил тебе. Ты говорила:
– Бабушка у нас профессор, она все знает и никогда не ошибается. Она же говорила, что ты не умеешь ездить на электричках, а ты не поверил и потерял столько времени, что я уже успела два раза посмотреть мультик про Спанчбоба.
Таксист подвез меня к самой калитке. Бабушка и дедушка деликатно удалились в дом, и калитку открыла мне ты собственноручно. Одета ты была в резиновые сапоги, замызганные спортивные штаны и куртку, которая и в прошлом-то году была тебе маловата, а в том году рукава едва доходили до локтей.
– Папа! – восторженно прокричала ты, раскрыла мне объятия, вспрыгнула мне на шею, поцеловала в щеку и тихонько прошептала на ухо: – Пластилин привез?
Я привез пластилин. И плюшевого дракона Стича, в которого мы с тобой все время играли, я привез тоже. Так что у меня не было возможности узнать, радовалась ли ты мне, пластилину или плюшевому дракону Стичу. Пластилин ты немедленно спрятала. Причем от себя самой. Ты сказала, что пластилин должен быть спрятан подальше, иначе ты слишком быстро его израсходуешь. А с драконом Стичом (в моем исполнении) и драконом Тарапаларопом (в твоем исполнении) мы пошли в сад и стали играть в прятки.
Про все считалки ты знала, с кого надо считалку начать, чтобы мой Стич водил, а твой Тарапалароп прятался. Иногда ты использовала в качестве считалки алфавит и тоже прекрасно знала, что из двоих играющих водить выпадает тому, с кого начинаешь считать.
– «А», – ты тыкала пальчиком мне в грудь, – «бэ», – указывала пальцем себе в нос.
Буква «я» приходилась на меня, и водить выпадало мне.
– Ты начинаешь считалку всегда с меня, – возмутился я. – И поэтому я всегда вожу. Так не честно.
– Пожалуйста, – ты пожала плечами. – Давай начнем считалку с меня.
