– Я не думала, – ты встала, потирая ушибленное место, – что лед такой скользкий и такой твердый.
– Подожди. – Я благоразумно коньков не имел и стоял у бортика. – Сейчас мама переобуется, выйдет, возьмет тебя за руку и поучит кататься.
– Не буду ничего ждать! – Ты фыркнула. – Я сюда кататься пришла, а не учиться. Ты же знаешь, я учиться не люблю.
С этими словами ты поехала по кругу. Ты ехала на коньках, как на самокате. Отталкивалась левой ногой и скользила на правой. У тебя получалось довольно резво. Ты, правда, не умела поворачивать и не умела тормозить.
Там, на катке, были влюбленные парочки, романтически катавшиеся, взявшись за руки. Были пенсионеры, катавшиеся, как написал бы русский классик, «в гигиенических целях». Были совсем маленькие дети в красивых костюмчиках и платьицах. Они катались прекрасно. На них кричали стоявшие у бортика тренеры, и дети с необъяснимым прилежанием отрабатывали сложные дорожки, змейки и прыжки, каждый раз падая, вставая, падая снова и демонстрируя недетскую волю к победе.
Время от времени самокатный твой способ катания приводил тебя к неминуемому, казалось бы, столкновению с влюбленной парой, пенсионером или ледовым вундеркиндом, но всякий раз ты ухитрялась увернуться и затормозить, врезавшись в борт. Ты врезалась в борт с таким грохотом, с каким врезаются в борт профессиональные хоккеисты. Однажды, врезавшись в борт там, где стоял я, ты сказала весело:
– Знаешь, папа, я подумала, может быть, необязательно мне каждый раз тормозить в бортик? Я теперь буду тормозить в бортик, только чтобы не раздавить маленького ребенка. А если мне будут попадаться взрослые, я буду тормозить в них. Они большие и мягкие.
Целый час ты каталась без отдыха. Щеки у тебя стали красные, как помидор. Мама, выйдя на лед, пыталась взять тебя за руку и поучить кататься не по-самокатному, а как следует. Но ты решительно отказывалась учиться. В конце сеанса взяла с нас честное слово, что теперь мы будем кататься на коньках каждые выходные.
И вот мы стали кататься каждые выходные. И вот спустя пару недель мама уехала в отпуск, а бабушка попала в больницу. Я остался с тобой один, если не считать, конечно, того, что мне сильно помогал дедушка и иногда помогал Вася. Наступили выходные. Ты сказала:
– Ну, папа, собирайся на каток.
– Варенька, – взмолился я. – Давай эти выходные пропустим. Видишь, у нас трудные времена. Мама уехала. Бабушка заболела. Дедушка все время у бабушки в больнице. Вася готовится к экзаменам.
– При чем здесь? – сказала ты после паузы. – При чем здесь бабушка, дедушка и Вася? Кататься на коньках каждые выходные обещали мне вы с мамой. И если мама уехала, папочка, значит, ты надевай мамины коньки, и, значит, ты со мной катайся.
– В мамины коньки я не влезу.
– А ты пальцы подожми. Или, – ты засмеялась, – или, как Волк в «Ну, погоди», надевай коньки насквозь.
Конечно, ты вила из меня какие хотела веревки. Я таки поджал пальцы, напялил мамины коньки и пошел с тобой кататься. В тот день ты каталась на коньках четвертый раз в жизни, а я – второй. И еще, желая сэкономить время, я не повез тебя, как обычно, в «Олимпийский», а повез в новый ледовый дворец на улице Талалихина, потому что это значительно ближе к дому.
И это была моя ошибка. Массовые катания на Талалихина отличаются от массовых катаний в «Олимпийском» тем, что на Талалихина включают музыку. Веселую и танцевальную музыку. А ты у меня была такая девочка, что если включить музыку, то ты немедленно надевала на голову колготки (для красоты) и начинала плясать, пока музыка не кончится. И вот, едва только ты вышла на лед и едва только заиграла музыка, ноги у тебя сами собою пустились в пляс. Проверенный самокатный способ катания для танцев на льду оказался совершенно непригоден, и ты (это тоже как-то само собой получилось) стала кататься по-человечески, причем очень быстро, причем ловко лавируя между людьми на катке. А я в первую же минуту зацепился за лед зубцами фигурного конька и рухнул как бревно.
– Папа, вставай! – Ты танцевала вокруг меня.
Я встал и поехал. Медленно. Ты описывала полный круг, догоняла меня, хватала за руку, кружилась со мной, закруживала до полной потери равновесия, бросала меня и мчалась по льду на новый круг, в то время как я, не будучи в силах остановить вращение, падал на лед. Джинсы на мне были совершенно мокрые. Под джинсами, как выяснилось вечером в душе, я весь состоял из иссиня-черной гематомы. Но ты была счастлива. Ты сказала мне, что каток на улице Талалихина прекрасный, поскольку благодаря музыке и веселью кататься здесь получается значительно лучше.
– Давай, – сказала ты, – мы и завтра тоже пойдем сюда кататься. Завтра же тоже выходной?
– Давай лучше, – простой инстинкт самосохранения подсказывал мне, что кататься надо где угодно, только не на Талалихина, – давай пойдем кататься на Красную площадь.
– Это где Кремль? Я не люблю Кремль, – парировала ты. – Там скучная Царь-пушка и скучный Царь-колокол.
– Мы же не Царь-колокол будем смотреть, а кататься.
– А музыка там есть? – поинтересовалась ты.
– Наверное, – соврал я.
На следующий день, погрузив коньки в машину, мы с тобой поехали на Красную площадь. Был вечер воскресенья. Минут сорок я искал парковку на Варварке и Васильевском спуске. Потом мы тащились с сумкой через пол-Красной площади к катку. У катка была такая очередь, что даже ты сразу поняла – нам ни за что не успеть ни на четырехчасовой сеанс, ни на шестичасовой.
Мы кое-как протиснулись в ГУМ, я собирался угостить тебя пирожными в кафе, чтобы подсластить горечь разочарования. Мы сели за столик. Я спросил:
– Ты очень расстроилась?
– А ты? – Ты погладила мою руку. – Бедный папочка! Ты так старался отвести меня на каток. Ты очень старался, я видела. Ты хотел показать мне, что любишь меня, я знаю. Но ты не расстраивайся. Я и без катка знаю, что ты меня любишь.
Там, в кафе, за столиком я обещал тебе, что мы поедем в горы и будем кататься на лыжах. На лыжах я умел.
71
А настоящая зима все не наступала. Декабрь подходил к концу, и наша поэтически настроенная бабушка бесперечь цитировала пушкинскую строку «Снег выпал только в январе». Тогда как ни малейшего подобия снега и не думало выпадать. Я расхаживал по саду, разглядывал свежие листочки на жасмине и констатировал катастрофу словами «хана жасмину». Вася, с которым мы ежедневно катались по лесу на велосипедах вместо лыж, разглядывал залепленный грязью велосипед и констатировал катастрофу словами «хана велосипеду». Но главная катастрофа происходила с тобой. Ты, девочка, томилась от скуки. Мы несколько раз водили тебя на каток, несколько раз – в бассейн, несколько раз – в кино. Однако же общество потребления не придумало достаточно развлечений, чтобы проводить выходные на даче по колено в холодной грязи.
Единственное занятие, которое ты могла себе вообразить на не занятые катком, бассейном и кинематографом вечера, было изготовление подарков. Ты делала подарки для всех на свете и в поистине промышленных количествах.
