Выйти из поезда она должна была на каком-то полустанке, названия которого так и не запомнила. Холодное, уже почти осеннее утро развернулось над двухэтажными домишками розовой простыней. На платформе, выщербленной, как будто облитой кислотой, взад-вперед расхаживал одинокий мужчина.
Вета постояла рядом со своей сумкой, не решаясь первой подойти. Она сама не знала, чего ждать от секретного города, но уж точно не вылинявших домиков и мужичка в потертой джинсовке. Родилась и умерла мысль вернуться. Место в аспирантуре еще ведь можно выпросить обратно?
Мужчина, задержав взгляд на ней всего на секунду, зашагал навстречу.
– Вы учительница?
– Да, – не сразу ответила Вета. Она его жадно рассматривала. Может, нашивка на куртке? Особый браслет, как в фильмах про тайные организации? Удостоверение?
Он был обычным: каштанововолосым, темноглазым и молодым. Наверное, не намного старше самой Веты.
– Как вас зовут? – он щурился на солнце, и распахнутая на груди джинсовка выставляла напоказ серую рубашку. Тоже – совсем обычную.
– Вета.
– А по имени-отчеству?
– Можно просто Вета.
– Ну да, а пропуск я буду заказывать на кого? – криво усмехнулся парень, и Вете захотелось сострить ему в ответ, но она только скривила губы.
– Елизавета Николаевна Раскольникова. Так лучше?
– Угу. Идемте, Елизавета Николаевна.
Он накинул на плечо ее сумку и спрыгнул вниз с платформы. Вета неуклюже последовала за ним, чуть не упала, зацепившись ногой за шпалу, и принялась рассматривать город, выступивший перед ней из тумана.
Рядом с облезлыми двухэтажками росли яблони, и ветки их гнулись под тяжестью плодов. Вета едва сдержала себя, чтобы не сорвать один, но проводник обернулся и наградил ее снисходительным взглядом.
– Это Полянск. До Петербурга нам еще три часа ехать.
За поворотом нашлась машина со служебными номерами.
– Меня, кстати, Антон зовут, – сообщил парень, забрасывая ее сумку в багажник. – Тебя должен был встречать другой человек, но он не смог, и попросили меня.
Перед тем как завести машину, он закатал рукава джинсовки и рубашки прямо по локоть и долго настраивал зеркало.
– Я вообще-то в Центре недавно работаю.
– Где? – подалась к нему Вета, решив, что не расслышала.
– А, не важно.
Дорога стелилась перед ними ровная, серая полоса, высветленная августовским солнцем.
– А с чего ты вдруг решила переехать?
Вета оглянулась на него. Вопрос, на который она пыталась ответить сама себе и всем людям из своей прошлой жизни, в яблочном городе звучал легко и просто и как будто сам просился на язык Антону. Тот, напялив на нос солнцезащитные очки, вдобавок улыбнулся ей.
– А вы что, там родились? – Она потерла кончиками пальцев шею, по которой то и дело катились капли пота. Было неожиданно жарко, но снять плащ казалось актом капитуляции.
Он побарабанил по рулю.
– Я просто переехал еще в детстве, вместе с родителями. Они ученые.
Вета многозначительно помычала.
– А вы тоже стали ученым?
Игрушечный тигр на лобовом стекле покачивал головой. Она и не заметила, когда дома по обе стороны дороги кончились, и за обочинами потянулась голая степь, украшенная разве что клоками тумана. Плавно виляла дорога впереди машины, и как Вета не старалась, она не могла разглядеть на горизонте ничего нового.
– А я не стал, – протянул Антон, усмехаясь этому туману. – Не сложилось как-то.
– Вот и у меня – не сложилось, – выдохнула Вета, поправляя на коленях сумку. Возможно, еще оставалась возможность вернуться на щербатый полустанок, купить билет назад и выпросить в университете если не аспирантуру, то хотя бы соискательство. Место секретарши в деканате. Да что угодно.
Но туман смыкался за машиной, как будто море, разверзшееся, только чтобы пропустить их к закрытому городу. «Разверзнись, море!» – сказал Антон и стукнул сучковатой палкой оземь. И море разверзлось, оставив после себя мертвые водоросли и скрюченные кораллы.
– У нас там тихо сейчас, – сказал Антон, кивая, словно в ответ игрушечному тигру. – Это раньше было беспокойно, испытания все эти, а сейчас тихо. Так что ты не бойся. Хотя тебе-то как угодно непривычно будет. А классы тебе какие дадут?
– Я пока что не знаю, – сдержанно пожала плечами Вета. – Начальные, наверное. Я начальные просила.
Признаться честно, она до сих пор не понимала, почему ее взяли, ведь ни опыта, ни педагогического образования у нее за плечами не было. Вета, правда, вела кое-что у студентов, когда заменяла свою научную руководительницу, но ведь это не в счет. Наверное, никто особенно не рвался учительствовать в закрытом городе, вот туда и приглашали кого ни попадя.
– Никто особенно не рвется работать у вас? – вырвалось само собой. Она оглянулась на Антона: тот широко раскрытыми глазами наблюдал за дорогой.
– Да не то чтобы. Беспокойно было, говорю же. Но сейчас нам и своих работников хватает. Даже не знаю, почему тебя пригласили. Ты очень умная?
– Я очень упертая, – фыркнула Вета, откидываясь на спинку сиденья. То, что она умная, само собой подразумевалось.
Она приоткрыла окно, и салон машины сразу наполнился непривычным запахом. Город, в котором раньше жила Вета, пах разве что пылью, сосной после дождя и кислым дымом с западных окраин – там тянулись промышленные кварталы.
Здесь ветер нес аромат полевых трав, хотя, казалось, к августу все должно было отцвести.
Временами ей казалось, что за стеной тумана вырастают незнакомые высотки, больше похожие на космические корабли, блестят стекла в свете восходящего солнца, и ветер снова дышит яблоками. Но подступающий туман рассеивался, и дорога опять виляла. Вместо высоток по обочинам дороги росли чахлые кустики.
– А ты вообще-то знаешь, что это за город? – серьезно спросил вдруг Антон, глядя на нее поверх темных очков.
– Смотрите на дорогу, – не выдержала Вета. Она так и не смогла признаться, что едет в никуда.
Серьезная женщина, выписывающая ей направление, была очень занята, чтобы что-то объяснять. Она пила чай, искала подоспевшему коллеге какие-то ведомости и параллельно сверялась с графиком отпусков. Заполняя бланк каллиграфическим почерком, она сделала три ошибки. Скомкала его. Написала второй, и в нем сделала всего одну. Очень рассердилась. Скомкала. Переписала еще раз.
Какие уж тут объяснения.
Вета проспала всю оставшуюся дорогу, и снился ей красивый город в голубой и розовой глазури утра. Шпили, шпили, шпили везде, куда хватало взгляда, и ажурные дома – этажерки, и светлые проспекты. Ее разбудил молодецкий хохот. Вета открыла глаза и завороженно заморгала, не понимая, почему так темно.
