В холле уже все стихло, и бабушка-вахтерша читала. Дверь кабинета директора открылась почти перед лицом у Веты. В коридор вышел неприметный человек в сером костюме, невидящим взглядом скользнул по Вете и зашагал к выходу. Следом за ним выскочил директор – красный и взволнованный.
Уже подходя к концу коридора, через вечно открытые застекленные двери она услышала голос директора:
– Сделаем все, как было сказано. Я лично буду контролировать.
– Уверен, что так и будет. – Человек в сером обернулся, слабо улыбаясь.
Вета нехотя задержала на нем взгляд, хоть в человеке не было ровным счетом ничего особенного: ни роста, ни горы мышц, даже выражение лица у него было обычное – обывательское до зубного скрежета. Она бы ни за что не заметила его в толпе.
Вета минула лестничный пролет, и дорожка из свежевымытого паркета вывела ее к учительской, а заодно и к кабинету Лилии, дверь в который сейчас была плотно прикрыта. Вета поздоровалась с учительницей английского, которая задумчиво замерла посредине коридора, и стукнулась в ненавистную дверь – отступать было некуда, сзади спину ей сверлили любопытные девятиклассники.
Вета кожей чувствовала, как они шепчутся в кабинете биологии. Перегибаются через парты, тянутся друг к другу и шепчутся без остановки.
Из-за двери никто не ответил, и Вета дернула ее на себя.
Лилия сидела на своем месте, не двигаясь. В руках, сведенных под подбородком, притаился остро заточенный карандаш, но перед ней больше не было расписания, и вообще ничего не было, девственно чистый лакированный стол. И его поверхность Лилия и сверлила глазами, словно читала там тайнопись.
– Садитесь, – приказала Лилия, когда Вета уже подумывала развернуться и уйти, потому что глупо стоять над душой у человека, который так занят собственными мыслями.
– Вы еще не знаете, что произошло, – утвердительно произнесла завуч, не разводя рук, не выпуская карандаш. Теперь она смотрела прямо в противоположную стену, и если бы там висел хоть календарь с котятами, Вете стало бы куда спокойнее. – Садитесь уже. У вас в классе умер мальчик, Игорь.
Вета села и сложила руки на коленях. Она не знала, как ей реагировать. Сказать, что узнала об этом уже вчера? Или не говорить, или биться в истерике, кусать себя за локти и проклинать за то, что недоглядела? Как положено поступать учителям? Она поняла вдруг, что оцепенела и не смогла бы шевельнуть даже пальцем.
– Что теперь делать? – сказала Вета.
Она не ожидала такого быстрого помилования, она не ожидала помилования вообще. Где же прилюдное порицание: «Вот кого мы называем плохим учителем!», как же воспитательный момент – «она так и не смогла найти путь к ранимой детской душе». Лилия стащила с носа очки, карандаш покатился по столу. Левый край шали сполз с ее плеча, обнажив простую белую блузку.
– Мальчик, вероятно, покончил с собой, – произнесла она так, словно все еще читала лекцию о морали и нравственности, но уже подбиралась к ее концу. – Конечно, это очень плохо для нашей школы, но мы попытаемся замять конфликт, насколько возможно.
Она жестом очень усталого человека потерла переносицу. Вета впервые заметила, какие у нее худые суставчатые пальцы, как куце покрашены ногти, и как топорщится кровавый заусенец.
– От вас я прошу только одного – возьмите в руки свой восьмой «А». Ну поговорите с ними, пообщайтесь в неформальной обстановке, общайтесь почаще с родителями. Должны же они к вам привыкнуть, в конце-то концов! Пусть только не поднимают панику, я прошу вас.
Как будто это Вета сидела в кабинете перед ней и заявляла, что собирается утроить панику среди родителей. Вот прямо сейчас пойдет и позвонит каждому.
– Я пойду? – сказала она.
– Идите. – А еще у Лилии были губы сухие – в трещинках, как пересохшая земля. Совсем бледные, когда без краски. Вета только сейчас заметила это.
Девятиклассники сидели тихо. И даже не шептались.
Во вторую смену уроков у нее не было, только поздним вечером часы в музее – подписалась-таки. Вета дождалась, когда опустеет учительская, когда вспорхнет в положенную ему выемку последний журнал, и села за телефон.
В ежедневнике творился кошмар, но она давно знала, кому будет звонить первым, кому вторым, а кого оставит напоследок. Вета все еще помнила обещания «быть на ее стороне», но уже слабо верила им, да и момент оказался еще тот.
Телефонный диск едва ли не обжог холодом, хотя – Вета видела – до нее с трубкой сидела молодая учительница географии и болтала так, что слышали ученики в коридоре. Первые цифры дались нелегко, потом волнение прошло, и, слушая длинные гудки, она прокашлялась, чтобы не хрипеть в трубку.
– Да? – Женский голос оказался неожиданно знакомым, Вета и не думала, что тут же вспомнит молодую женщину с жестким лицом и в очень стильной куртке.
Она представилась, слушая дыхание собеседницы.
– В чем дело? – резковато поинтересовалась та. – Понимаете, я сейчас занята.
– Я вас надолго не отвлеку, – пообещала Вета. Секунду раньше она собиралась быть дружелюбной, но даже распоследний призрак улыбки сполз с ее лица. – Мне нужно, чтобы дети явились на мой урок, слышите? Все. Я понимаю, что игнорировать школу приятно и весело, но я должна их увидеть.
– Он прогуливал? Я скажу Арту, – суховато пообещала та. – Скажу. Еще что-нибудь? У меня совещание, извините, долго говорить не могу.
Шуршание на том конце провода заставило Вету замолчать, потом положить трубку. Она медленно размышляла о том, что говорила вовсе не так, как планировала. Еще и голос дрогнул – такой позор, позорище. Не хватало только сорваться на истерику.
Днем к ней явилась математичка и криком кричала, что восьмой «А» не явился на уроки, вообще, совсем. Пришла только злобно сопящая Рония, да и ту пришлось отпустить. Ее что, не предупредили, что нужно прогуливать? Вот такая судьба у изгоев.
Потом в подсобку бесшумно вошла учительница русского языка. Шелковый шарф у нее на груди часто и неровно вздымался.
– И как это понимать? – почти что раздраженно начала она. Вета тогда уже знала, что им нужно отвечать.
– Я разберусь.
– Они просто не явились… как это понимать? Я напишу докладную директору. Вы обязаны…
– Я разберусь, – мрачно и монотонно повторила Вета, глядя в глазницы манекену. Даже ему смотреть в глаза было проще, чем учителям. Они являлись к ней один за другим, и уже не потому, что пылали праведным гневом, но «воспитательный момент». Такое нельзя упускать.
– Я разберусь, – снова повторила Вета, как заведенная кукла, и спохватилась, что сидит в пустой учительской перед молчащей трубкой телефона. Нажала на рычаг и принялась набирать следующий номер.
– Я – классный руководитель Марка.
– А я узнала, – то ли растерянно, то ли испуганно откликнулась новая собеседница Веты. Совсем молодой голос. На заднем фоне послышались детский смех, потом звон. Охи-вздохи. – Как там Марк? Он не балуется на уроках?
