– Что происходит? – поинтересовался Антон. – Еще недавно ты называла их монстрами, ты хотела сбежать из города, собиралась писать заявления в полицию, или что там было? Теперь ты готова в пекло за ними идти?
Она дернула верхнюю пуговицу на блузке: вдруг стало тяжело дышать. Было душно, и в салоне машины пахло искусственной хвоей – ароматом, способным обмануть только последнего глупца, никогда не видевшего настоящую сосну.
– Ты же не любила их? – повторил Антон, повышая тон. Ему нужно было говорить – Вета знала, он боялся молчания еще больше, чем неведомое пугало. – А теперь бросаешься их защищать?
– Не любила, – усмехнулась она, дергая следующую пуговицу. Если она не вздохнет полной грудью сейчас, она просто умрет. – Я не умею любить. Я тут пытаюсь симулировать любовь. Ты когда-нибудь думал, чем ее можно заменить?
Ей не хотелось говорить о том, почему она остается на самом деле. Она знала, что Антон не поймет.
Воробей таращился на них сквозь заднее стекло, и Вете в первый раз подумалось: что, если это город смотрит на них глазами птиц. Наблюдает, подслушивает и улыбается, хоть клювы не приспособлены для улыбок, но ему так хочется.
– Вот оргазм, скажем, можно симулировать. Легко! А любовь можно?
Надолго повисло молчание, все до краев переполненное стуком дождя о стекло.
– Вопрос, наверное, в том, – сказал наконец Антон, – кто поверит в такую любовь.
Она все-таки пришла на урок. Руслана раскладывала на столе тетрадь, учебник и письменные принадлежности. Вера сидела на краю парты, закинув тонкие ноги одну на одну. Она была, как всегда, без жилетки. Болтала о чем-то с Алейд и покачивала ногой в такт словам.
– Завтра пойдем навещать Валеру, все вместе, – произнесла Вета тоном, не терпящим возражений, и опустила на стол журнал.
Вера скривилась.
– Классно! – закричал откуда-то из угла Марк.
– Пойдемте, – согласилась Алейд. – Знаете, как скучно одному дома сидеть.
– А я не могу завтра, у меня шахматная секция, – весело отозвался Арт, тихонько возвращая на место макет сердца, которым, наверное, собирался запустить в Марка, пока не пришла Вета.
– У нас нет времени подстраиваться подо всех! – повысила голос она. – Идем завтра, и точка.
Класс притих, дети настороженно рассматривали ее, пытаясь понять, чем успели ее разозлить.
– Записываем тему – кровеносная система, – сказала Вета, перекладывая на своем столе ручки и карандаши. – Аня, собери пожалуйста у всех тетради с домашним заданием.
Она услышала, как с тяжелым вздохом Аня поднялась со своего места, потыкала в плечо Руслану, но та только вяло отмахнулась. Шли тяжелые секунды, как капли крови на пол. Вета обвела класс взглядом.
– Я что-то невнятно сказала?
Арт вздохнул, показушно прижимая ладонь к груди. Ей даже почудилось, что вот сейчас он скажет: нас бросили, как вы не понимаете, у нас травма. Как на самом первом уроке.
– А нас расформируют, – просто сказала Алейд.
Вета помедлила, думая, что не так расслышала ее слова. Так бывает иногда, говорят, у учителей вырабатывается привычка не прислушиваться к приглушенным голосам: все равно всех не разберешь. Говорят, у них вырабатывается особый командирский тон.
«Не улыбайтесь им, – сказала однажды Лилия, как будто вбивая каждое слово в несчастную голову Веты. – Никогда не улыбайтесь. И не кричите. Когда вы улыбаетесь – они чуют вашу слабость. А когда кричите – страх. Как собаки, знаете? Собаки тоже чуют страх».
– Куда еще расформировывают? – произнесла Вета своим обычным голосом, без приказного тона.
В классе зашуршали, принялись переглядываться. Она одна была перед ними, как перед многоликим отлаженным механизмом. Она одна, а их – восемь.
– По другим классам и школам, – пояснила Руслана с привычной усмешкой – «хорошо, я расскажу, раз никто больше не способен. Я отвечу. Я получу очередную пятерку. Она мне не нужна, но раз вы так настаиваете…» – Это все из-за Игоря и Ронии.
Вета улыбнулась.
– С чего вы взяли такую ерунду? Лично я ничего подобного…
– Нам Лилия сказала. На прошлой перемене. – Руслана наклонила голову, как умная птица.
Вета положила красную ручку между страниц ежедневника, прикрыла глаза. Сплошной гул окружил ее со всех сторон. Она в самом деле пыталась обыграть их всех? Нельзя выиграть у того, кто ночами зовет тебя на набережную и сталкивает с парапета. Нельзя.
Она поднялась, все еще пытаясь унять головокружение. Пол и потолок отчаянно качались, как палуба корабля, попавшего в шторм. «Это ярость, – сказала себе Вета. – Иди, пока ярость не кончилась. Потом ты не решишься».
– Елизавета Николаевна! – сбивчиво понеслось вслед.
Вета шла по свежевымытому паркету и боялась, что расплещет ярость, что не донесет. Вот уже на ум пришло спасительное: «А может, все не так уж плохо? Ну, расформируют их, а с меня снимут классное руководство. Пусть отдуваются другие». И тут же: «Антон ведь предлагал сбежать».
Кабинет Лилии оказался открыт. Хуже всего было бы, если бы она уже ушла – тогда Вета осталась бы рядом с запертой дверью, все еще сгорая от ярости, уже никому не нужной.
На месте гостя сидела англичанка, и Лилия, мерно покачивая остро отточенным карандашом, зачитывала ей расписание. Вета нарочно хлопнула дверью. Она не вынесла бы томительного ожидания под дверью, она бы озверела от него.
Завуч подняла голову, и на мгновение Вете показалось, что она сейчас кинется и насквозь проткнет нежданную гостью этим самым карандашом.
– Почему вы собираетесь их расформировать? – выпалила она, слыша сама себя как будто со стороны. Голос был взрослым и грубоватым, приказным. Такой как раз подходил для чтения моралей нерадивым ученикам.
Лилия сделала англичанке знак рукой, та поднялась и торопливо вышла, обойдя Вету по широкому полукружью, хотя в крохотной комнате ей для этого пришлось упереться спиной в шкаф.
– Это не мое решение, это приказ министерства, так вот, – заговорила Лилия, копаясь в бумагах на своем столе. Еще немного, и она бы нашла этот самый приказ, даже если его никогда и не существовало.
– Приказ расформировать мой класс? – уточнила Вета.
– Валерианочки попейте, – ласково предложила вдруг Лилия. – Нервничаете. Побелели вся.
Вета подалась вперед, уперлась руками в спинку стула. Если бы она села – о, если бы только села – Лилия сожрала бы ее быстрее пугала. И страшнее, куда страшнее его.
– Какого демона вы рассказываете детям то, о чем должна первой узнать я? Ну или их родители, в конце концов. Куда вы собираетесь деть моих детей?
Губы Лилии сложились жалобной трубочкой.
– Мы что тут, по-вашему, едим их на завтрак? Некоторых из них, как и остальных новых людей, переведут в специальный интернат, а остальных раскидают по параллели. Это ультиматум нашего руководства. Приказы в нашем городе не обсуждаются, Елизавета Николаевна, так вот.
