Служитель Благого Вестника ходил по площади, осматривая брошенных на землю больных, и указывал пальцем, определяя очерёдность. А командир Стражей Тумана выкрикивал имена, вызывая из оцепления нуждающихся в пополнении силы подчинённых. Неизвестно, чем они руководствовались, но никакой системы в распределении не наблюдалось — рядовой «туманник» мог получить как грудного младенца, так и заплывшую жиром старуху. Но никто не жаловался на несправедливость. Разве что застывшие неподвижно крестьяне, но кто же интересуется мнением пищи?
— Этих тоже осмотреть, конт Браггис? — благовестник кивнул на избежавших заразы сервов. — На всякий случай?
— Обязательно осмотрите, фра Каролус, будьте так любезны. Не хотелось бы потерять даже малой толики… ну, вы понимаете?
— Да, понимаю.
Казалось, что острый нос служителя пошевелился. И вообще он напоминал охотничью собаку, взявшую след, — те же повадки, движения, разве что хвоста нет.
— Этот, вот тот, и… и, пожалуй, те двое. И баба тоже.
Стражи вытащили указанных крестьян из толпы и замерли в ожидании дальнейших приказаний. Но конт Браггис вдруг засомневался:
— Не похожи они на больных, фра.
— Я не ошибаюсь, милейший конт. Зараза есть и проявится не позднее сегодняшнего вечера.
— Так долго?
— Их полуживотное состояние способствует крепкому здоровью, но контакт с заразой уже состоялся, и неизбежное случится. Мы можем подождать.
Командир стражей недовольно скривился и схватил за подбородок молодую селянку с искажённым отчаянием лицом:
— У тебя дома были больные?
Стоявший рядом костистый старик рухнул на колени и попытался обнять сапоги конта:
— Есть у неё, благородный господин! Маленького сына дома оставила, стерва!
— Да? — Страж приподнял бровь и повернулся к благовестнику. — Не соблаговолите проверить, фра Каролус?
Тот едва заметно поморщился, но спорить с человеком, назначенным на должность самим лордом-протектором Эрдалером, не решился.
— Дадите сопровождение, конт?
— Опасаетесь клопов и блох? Впрочем, берите двоих. И побыстрее, пожалуйста.
Пиктия всегда раздражала Михася. До войны, когда он судил об Империи по газетным статьям, раздражала только фактом своего существования, а сейчас давняя неприязнь всё увереннее перерастала в стойкое отвращение. И прежде всего запахами. Воняли загаженные деревенские улицы, смердели немытыми телами местные жители, жутко несло от домов, для тепла обкладываемых на зиму навозом. И пусть к лету его убирают, но дышать невозможно… и мухи.
Одно хорошо — пиктийским крестьянам запрещено заводить собак, дабы никакая блохастая шавка не смогла попортить чистоту благородной породы или покуситься на господскую дичь. Да, хорошо, иначе бы Михася давно обнаружили. А так невидимка невидимкой — сиди себе спокойно на крыше сарая и наблюдай. Прямо как пластун, готовящийся взять языка!
Кочик тихонько рассмеялся, вспомнив наказы профессора Баргузина ограничиться разведкой и не геройствовать. При этом Еремей поглядывал на Барабаша, прячущего виноватый взгляд, и с нажимом повторял:
— И наплевательское отношение к безопасности в отряде недопустимо! Я вас научу Родению любить!
И ведь научит — профессор всегда выполняет обещанное. Так что придётся позабыть про подвиги и наблюдать за устроенной пиктийцами бойней.
Интересно, зачем они это делают? Сам факт убийства мирных жителей имперскими солдатами возмущения или отвращения у Михася не вызвал, но кое-какие вопросы появились. Любопытно же! И мундиры неизвестного покроя… А если подобраться поближе и рассмотреть повнимательней? Вон из того дома, там и окна выходят в нужную сторону.
У настоящего разведчика мысли никогда не расходятся с делом! Прыжок с крыши сарая, распугавший копошившихся в мусорной куче цыплят… невнятные ругательства при виде поднявшейся тучи жирных зелёных мух…
В дом Михась зайти не успел — пиктийцы опередили. Что понадобилось служителю Благого Вестника, явившемуся в сопровождении двух воинов, в покосившейся мазанке? Явно не мародёрствовать пришли — тут кроме грязных тряпок и пары медных монет, закопанных где-нибудь за очагом, отродясь ничего не водилось. Тогда зачем?
Воины остались снаружи, а ублюдок в чёрном одеянии вошёл в дом. Сквозь тонкую стену, сделанную из обмазанных глиной ореховых прутьев, Михась услышал его довольный голос:
— Ну точно, вот этот пащенок!
Хриплый детский плач, переходящий в едва различимое поскуливание, больно ударил по нервам.
— С-с-сука… — руки непроизвольно сжались на прикладе самострела.
Рвётся бычий пузырь, затягивающий крохотное оконце. Точно напротив Михася.
— Всё загадил! Эй. Там… принесите воды! Мы же не потащим благородному конту кусок дерьма?!
Щелчок тетивы. Шум падающего тела. Недовольный ответ с улицы:
— Это не наша работа, фра Каролус! Приказ отдан вам, и хоть языком вылизывайте!
Жизнерадостный хохот, сопровождаемый комментариями и советами по наилучшим способам очищения крестьянских задниц. Особенно громко ржал тот, что слева, — согнулся в приступе смеха, держась за живот, потом упал на колени и захрипел.
— Да, уморил нас господин благовестник! — правый страж вытер выступившие слёзы рукавом. — Бадди, ты ещё не помер?
И сам поперхнулся словами, когда прилетевший болт пробил его шею и пришпилил к двери.
— Хорошо смеётся тот, кто стреляет быстрее, — Михась выглянул из-за валяющейся у дома дырявой бочки. — Да и я погожу веселиться.
Баргузин слушал доклад и по мере рассказа становился всё мрачнее и мрачнее. Обернулся к Барабашу, ковыряющемуся с воротом трофейного самострела:
— Я тебе говорил про вундерваффе? Это оно и есть.
— Ага, говорил. Только потом случился «большой бабах», и подробностей не последовало.
Михась насторожился — ни профессор, ни Матвей не распространялись об обстоятельствах совместной вылазки в ныне не существующий Эдингташ, и лишь по немногим обмолвкам можно было догадаться о случившихся там неприятностях. Еремей, заметив интерес бывшего лётчика, ухмыльнулся:
— Смотри, у Михи даже уши в два раза больше стали.
Тот не смутился:
— А что там с вафлями?
— Вундерваффе, что в переводе с одного забытого языка означает «чудо-оружие».
— Не заметил никакого оружия.
— Значит, повезло.
Дальше Михасю стало неинтересно. Ну да, сжирают колдуны заболевших сервов, и что с того? Из-за какой-то сраной заразы их мощь увеличивается чуть ли не впятеро? Чушь, умирают они точно так же, как до… до… да, до сжирания. А голые теории идут лесом, степью и в кагулью задницу.
