— Если хочешь, мы все обсудим, как мужчина с мужчиной, но шуметь зачем?
— Она плачет, говорит, что ты ее принудил, — огрызнулся Ваня, покачивая в воздухе травмированной ногой, чтобы облегчить страдание.
— Изнасиловал что ли? — насмешливо фыркнул Коля.
— Обещал мяса дать!
— Ну и что ты возникаешь? Мясо не понравилось?
— Скотина!
— Нет, правда — она мне дала, и я ей дал, все честно. Ну и что ты орешь, хочешь, чтобы весь город знал?
В голосе Коли слышалась чуть ли не дружеская укоризна, и Ваня Ефремов сдавленно простонал:
— Да я Голубковой башку оторву, если кому еще хоть слово вякнет, я ей это уже сказал. А вот тебя однозначно убью.
— Ладно тебе!
— Покоя тебе больше не будет, это точно! — пообещал Ваня, и глаза его зловеще блеснули.
Вскочив с кресла, он подпрыгнул на одной ноге и мертвой хваткой вцепился Коле в горло. Тот не ожидал нападения и не успел отскочить. В глазах у него начало темнеть, дыхание остановилось, и в отчаянной попытке высвободиться он изо всех сил стукнул каблуком ботинка по поврежденной ноге Ефремова. Тот охнул и ослабил хватку. Вдохнув воздуха, Коля пнул его снова, потом резким ударом под дых сшиб с ног.
Ваня Ефремов, белый от боли сидел на полу, закрыв глаза и подтянув к себе больную ногу. Подхватив подмышки бессильно обмякшее тело, Коля отволок его к креслу, поднял и усадил поудобнее, уложил ладони на подлокотник. Голова Вани откинулась назад, он немного сполз вбок, но это уже не имело значения — торопливо открыв настенный шкафчик, Коля потянул на себя ручку рубильника.
Ближе к вечеру, когда Алексей Тихомиров очнулся от сна, в комнате стояли сумерки.
— Таюша, — слабым голосом позвал он.
— Проснулся, Лешенька? — войдя в комнату, она щелкнула выключателем и поправила ему подушку. — А к тебе гость. Садитесь, пожалуйста, — с робкой улыбкой она хотела подать Самсонову стул, но тот ее поспешно отстранил.
— Что вы, я сам, — он придвинул стул ближе к кровати Алексея и, дождавшись, пока Тая, переваливаясь, выйдет из комнаты, торопливо проговорил: — Тая мне уже рассказала про аварию, я смотрел выписку из истории болезни — ничего, мы поставим вас на ноги.
— Диана, ваша дочь…
— Не волнуйтесь, говорите медленно. Отдыхайте.
Самсонов хмуро слушал сбивчивый рассказ — после звонка Тихомирова он уже успел навести справки и знал, что дочь его погибла, а теперь слушал о том, что неизвестно было никому, кроме Алексея.
— Вам надо поговорит с Толей, они ведь не знают. Вы — последний, кто ее видел живой, вы должны рассказать. Ваша жена… тяжело больна.
Глаза Алексея уже закрывались от утомления, но он еще пытался говорить. Самсонов мягко дотронулся до его руки.
— Все, отдохните. Спасибо, дальше я буду заниматься этим сам, поспите немного.
В маленьком коттедже на юго-западе Москвы, где он всегда останавливался по приезде в столицу, его ждал оперативник, еще раз доложивший обо всех подробностях следствия. Это был надежный человек, много лет служивший в органах и вот уже два года работавший на Самсонова, но ничего помимо официальной версии он сообщить не мог.
— Я понял, — лицо Самсонова было непроницаемо спокойным, — благодарю.
— Это все, что мне удалось выяснить. Теперь у меня встречный вопрос: три дня назад вы и подполковник Авдиенко просили меня оказать содействие Тине Валевской, если она меня об этом попросит. Я ждал, но она так и не позвонила. Кроме того, она так и не появилась на той квартире, где ее ждали.
— У нее в Москве много друзей, она могла поехать к кому-то из них. Что ж, раз не позвонила, значит, обошлась своими силами. Ни мне, ни отцу она тоже пока не звонила — обещала связаться дня через три-четыре.
— Тогда все в порядке. Чем я еще могу вам служить?
— Мне нужно срочно встретиться с Анатолием Сухановым, мужем Елизаветы Лузгиной. Устройте мне эту встречу, но так, чтобы никто больше о ней не знал.
— Хорошо.
Реально все оказалось не столь занимательно, как представляла себе Мария Егоровна. Следующим утром она по дороге на работу встретила знакомую и тут же с ходу со скорбным видом сообщила ей о неприглядном поведении Гали Ефремовой. Больше ей до обеда никому рассказать столь интересную новость не удалось, потому что во время работы в цеху был мастер, а он болтовни в рабочее время не терпел. Однако утренняя знакомая была близкой подругой свекрови Гали, и едва начался перерыв, как к Марье Егоровне подошел Ваня Ефремов, работавший в соседнем цеху. Отведя ее в сторону, он гневно сказал:
— Мария Егоровна, я вас уважаю, как пожилую женщину, — он намеренно сделал ударение на слово «пожилую», — но если вы еще кому-нибудь станете рассказывать гадости про мою жену, то я ни на что не посмотрю, вам понятно? Вы меня знаете, я за Галю и в тюрьму пойду, не побоюсь.
Перепуганная насмерть Мария Егоровна кивнула. Всем известно было, что Ефремов, парень от природы горячий, безумно любит свою красавицу жену и за нее любому готов свернуть шею. Однажды он так избил заигрывавшего с Галей на улице мужчину, что тот оказался в больнице, и потом Ване пришлось иметь дело со следователем. К счастью, с потерпевшим удалось договориться, и дело замяли. Поэтому в течение всего рабочего дня Мария Егоровна была грустна и молчалива, а вечером, выходя с завода с группой работниц, с опаской оглядывалась — а ну как встретит ее Ванюша где-нибудь за углом.
Однако вскоре ей стало легче, потому что кто-то в разговоре упомянул, что Ефремов еще в обеденный перерыв отпросился и ушел домой — вроде бы позвонили, что ребенок заболел. Она тут же успокоилась и в душе даже позлорадствовала — ясно, что не ребенок заболел, а побежал отношения с женой выяснять.
Тем не менее, помня грозное предупреждение Вани, Мария Егоровна не решилась посудачить на эту пикантную тему ни с кем из приятельниц, а новость жгла ее и томила, рвалась наружу. И вот, проходя по улице Коминтерна мимо дома Агафьи Тимофеевны Кислицыной, она неожиданно для себя решила навестить старушку. Прежде всего, конечно, потому что Агафья Тимофеевна человек старый и одинокий, мало ли что — давно ее никто не видел. Ну, а кроме того, с ней можно откровенно обо всем поболтать, на заводе она уже не работает — лет десять, как на пенсии. Однако всех заводских знает наперечет и новость про невестку Ефремовой ее очень даже заинтересует.
Неожиданно Мария Егоровна увидела торопливо идущего к подъезду Колю Тихомирова. Вид у него был слегка помятый и взъерошенный, а нижняя губа сильно припухла, так что у Марии Егоровны даже возникла игривая мысль — уж не к Ванюшиному ли кулаку приложился?
— Здравствуйте, Коленька, — пропела она голосом сирены — искусительницы, — а я вот к вам иду, Агафью Тимофеевну решила навестить. Дома она, не знаете?
Коля взглянул на нее диковатым взглядом и, не ответив, пронесся мимо. Птицей взлетев на четвертый этаж, он ворвался в квартиру и во все горло заорал:
