Клиенты вначале с опаской поглядывали на молоденького парикмахера и старались не садиться в его в кресло, но пришло время, и народ повалил к нему валом — и мужчины, и женщины. Алексей сам выбирал нужную модель стрижки, сам решал, следует ли делать «химию», уложить волосы на бигуди или вообще оставить прямыми. Если кто-то пытался возражать, разговор у юного мастера был краток, но решителен:
— Пересядьте, пожалуйста, в кресло к Надежде Викторовне (или, там, к Марье Ивановне), она сделает вам все, что вы захотите, — и, повернув голову к двери, он кричал: — Следующий!
К Алексею приезжали стричься известные артисты, и лица клиентов преследовали его даже по ночам, он просыпался, делал наброски, придумывал для них модели причесок. Однажды, наблюдая за тем, как работает внук, Феодосия Федоровна тихо проговорила:
— Ну, вот и все, что могла, то дала, а остальное тебе от Бога.
С неожиданной силой потянуло ее в церковь. Зашла она в маленький храм возле кладбища, вдохнула знакомый с детства особый запах плавящегося воска, но сама свечу поставить не успела — болью сдавило сердце, и перед глазами пошли круги. С трудом добралась до дома, разделась и легла. Алеша в тот день работал в вечернюю смену, воротился часов в девять и, решив, что бабушка спит, не стал заходить к ней в комнату — боялся обеспокоить. Однако сон Феодосии Федоровны был крепок — так крепок, что утром она уже не проснулась.
На похоронах свекрови Ирина, утешая горько плакавшего Алешу, стала его уговаривать:
— Не надо так убиваться, сынок, от смерти нам всем никуда не деться. Бабушка во сне умерла, тихо, мирно, и дай Бог каждому такую смерть.
Алеша в ответ стиснул зубы и замотал головой.
— Уйди, мама, уйди!
Мать обиженно вздернула плечи и отошла.
Разбирая вещи Феодосии Федоровны, Алексей в ящике комода под вещами нашел фотографию — старую, но хорошо сохранившуюся. На ней шестнадцатилетняя Дося была запечатлена в роли служанки графини Мицци — в передничке и с метелкой в руке. Он отнес снимок в фотоателье, чтобы увеличить, и повесил портрет на стену. В течение многих лет после этого дамы, наносившие визиты в его холостяцкую квартиру, ревниво спрашивали: «Кто это?».
Годы шли, Алексей, потом Алексей Прокопьевич Тихомиров, по-прежнему работал в парикмахерской, совершенствуя свое мастерство. С родителями виделся редко — они всегда были заняты и особо в нем не нуждались. Подраставший Коля — мальчик неглупый, но весьма развязный — забегал довольно часто, и Алексей Прокопьевич, нежно любивший брата, постоянно снабжал его карманными деньгами.
Глава седьмая
Из хроник Носителей Разума.
После того, как Планета трижды после Катастрофы обошла греющую ее Звезду, Носителям Разума удалось восстановить систему прогнозирования будущего, созданную Живущими до Катастрофы. Анализ фактов, полученных при изучении истории Разумных Материков, позволил сделать однозначный вывод: две цивилизации и два Разума не могут сосуществовать на одной Планете, кто-то должен быть уничтожен. Нам, потомкам Возродившихся, не опасно излучение девяносто второго элемента, мы в состоянии обитать в любой точке поверхности Планеты. Однако сосуществование с агрессивными Материками, несущими смерть всему живому, может оказаться для нас гибельным. Способ уничтожения цивилизации Разумных Материков должен быть найден ближайшими поколениями.
В восьмидесятом у Тихомирова появился странный клиент. Он пришел к самому концу вечерней смены, в мужском зале мастера уже начали собираться домой, а в дамском Алексей, как всегда, заканчивал работу последним — в тот день клиенты и клиентки друг за другом непрерывно подходили к нему по записи, и ему некогда было даже вздохнуть. Когда до закрытия парикмахерской оставалось всего чуть-чуть, Тихомиров, выглянул в коридор и увидел припозднившегося клиента — тот негромко спрашивал что-то, заглядывая в приоткрытую дверь мужского зала. Оттуда ему ответили басовито и раскатисто:
— На сегодня рабочий день закончен, приходите завтра, — ответных слов припозднившегося клиента Алексей не расслышал, но басовитый голос из мужского зала все также громко возразил: — Ну и что, что десять минут до закрытия — мастерам еще собраться надо! Вы думаете, в парикмахерской не люди работают, мы должны тут с вами до ночи сидеть?
Тихомиров сам не понял, что в выражении лица мужчины заставило его сказать:
— Вам только постричься? Хорошо, заходите и садитесь ко мне в кресло, сюда вот.
— Благодарю, — на осунувшемся лице клиента что-то дрогнуло, он взглянул на надпись над дверью и слегка заколебался, — сюда, в женский зал?
— Я стригу всех. Но если вам непременно хочется в мужской зал, то приходите завтра.
— Да нет, какая разница, я просто так спросил, извините.
Подстригая его, Алексей не спешил — он никогда не спешил во время работы. Стрелки часов показывали уже четверть десятого, клиент неловко поерзал:
— Я вас и вправду задерживаю, чуть-чуть подстригите только, и все.
— Не двигайте головой, какое тут «чуть-чуть», — суховато буркнул Тихомиров и слегка наклонил его голову вперед, — месяца четыре не стриглись?
— Ну… около того.
— Так что сидите и терпите, я кое-как работу не делаю, — он внимательно оглядел клиента и, вновь защелкав ножницами, спросил: — Так как, понравилось вам в нашем городе? Осядете или сбежать собираетесь?
Мужчина подскочил, как ужаленный:
— Вы… вы меня знаете?
Алексей даже ахнул:
— Да что ж вы так прыгаете, я вам чуть ухо не отстриг! Откуда мне вас знать, я просто вижу, что прежде вы постоянно у хорошего мастера стриглись и не из нашего города — у нас хороших мастеров мало, и у всех у них я манеру стричь наизусть знаю. Так что человек вы приезжий, это и без слов ясно. Если постоянно у нас в городе будете жить, то я вам мастера порекомендую, потому что не дело так волос запускать.
— Да, — сразу как-то обмякнув, согласился клиент, — вы правы. Я теперь буду жить у вас в городе постоянно — назначен директором музея Ленина.
— Почетная должность, — с уважением молвил Тихомиров, — у нас школьники этот музей особо любят, я даже сейчас помню, как нас туда постоянно на экскурсию водили.
— Должность, может, и почетная, но работа не сахар. Простите, если омрачу воспоминания вашего счастливого детства, но в музее давным-давно пора делать ремонт и менять экспонаты.
— Вы мои воспоминания никак не омрачите, — засмеялся Алексей, — мыто, дети, ведь почему так любили музей? Потому что нас в тот день, когда на экскурсию вели, с уроков снимали, а про экспонаты я, если честно, и не помню ничего. Но ремонт, конечно, везде требуется, и нервотрепка тут всегда огромная — я смотрю, вы в последнее время много переживаете. Это ведь все сразу на волосе сказывается — сечется, тусклый становится. Вы сюда как — с семьей приехали или одни?
