— Иди ты знаешь, куда! Друг! Еще поклянись, что ты будешь меня ждать и передачи носить!
Вася смущенно поморгал глазами.
— Ну… буду, конечно, если тебя не очень далеко ушлют. Да ты не переживай — год или два отсидишь, потом, может, амнистия выйдет. На зоне к убийцам, говорят, неплохо относятся, это насильников…
— Заткнись, не желаю я сидеть — ни год, ни два, ни десять! Было бы из-за кого, а то из-за этой стервы, — внезапно страх Коли ушел, он подскочил к неподвижно лежавшей Агафье Тимофеевне и в ярости пнул ногой мертвое тело, — и не собираюсь никуда заявлять!
— Это в каком смысле?
— В прямом! Ты сам говорил, что у нас раскрываемость преступлений крайне низкая, какого черта мне самому в петлю лезть? Искать ее никто не станет — у нее ни родных, ни особо близких подружек нет. Есть в Свердловске какая-то дальняя родственница, она в позапрошлом году к ней на месяц уезжала — скажу, что опять поехала. Как будто кто-то станет эту старую стерву разыскивать — у милиции и без того дел по горло.
— Гм, — Вася растерянно почесал нос и отвел в сторону взгляд, чтобы не видеть трупа, — раскрываемость-то низкая, но это не тот случай. Во-первых, что делать с мертвым телом? Спрятать труп практически невозможно, его все равно обнаружат — рано или поздно. А когда обнаружат, то тебя в момент вычислят, потому что экспертам как дважды два доказать, что убийство произошло не в лесу, а в квартире. Во-вторых, я при этом становлюсь соучастником и тоже иду по статье, а мне это, знаешь, не очень-то…
— Давай, переместимся в другое место, надо поговорить, — неожиданно спокойно прервал его Коля, — а то мне не хочется видеть это, — он брезгливо кивнул в сторону мертвой старушки и спокойно перешагнул через ее ноги.
«О чем мне с ним говорить? — мелькнуло в голове у Васи. — Не о чем нам говорить, нужно идти в милицию и как можно скорее».
Мелькнуло и сразу же испарилось. После секундного колебания он тоже шагнул через бездыханное тело и поплелся за приятелем. Тот без всяких церемоний направился в комнату Агафьи Тимофеевны — так, словно смерть соседки сразу же сделала его хозяином всей квартиры. Вася смущенно замялся на пороге.
— Подожди, нельзя же…
— Можно, чего там, она уже не встанет. Садись, куда пожелаешь, — с этими словами Коля плюхнулся прямо на аккуратно застеленную кровать. — Будем играть в открытую, мы не дети. Да садись же, чего ты стоишь?
Поколебавшись, Вася осторожно присел за деревянный стол, покрытый старенькой, но чистой скатертью, и смущенно огляделся.
— Послушай, Колян, — сказал он приятелю, — я понимаю твое состояние, мне и самому тошно, но, честное слово, нам лучше побыстрей заявить в милицию — тогда тебя, может, до суда и не посадят, а возьмут подписку о невыезде и отпустят. На сто процентов — нет другого выхода.
— А может быть, есть? — прищуренный взгляд Коли Тихомирова буравил друга. — Не хочу я садиться в тюрьму за эту гадину, понятно? Что ты хочешь за то, чтобы помочь мне? Мое предложение: поможешь — я отдаю тебе свою комнату, она будет в твоем полном распоряжении.
— Ты с ума сошел? — ошеломленно спросил Вася.
— Только не рыпайся, я же сказал: играем в открытую. Тебе нужна жилплощадь? Конечно, нужна — не можешь же ты до конца жизни жить в общежитии. У Гориславского можешь пороги не обивать, он тебе фиг с два что даст, и от своего мясокомбината ты черта с два что получишь — все строительство в городе заморожено, и скажи еще, что я вру.
— Да нет, не врешь, но, все равно, то, что ты предлагаешь, невыполнимо — как ты можешь отдать мне комнату? А с моей стороны это было бы вообще бессовестно.
— Во-первых, все выполнимо: я тебя прописываю у себя и ухожу к брату — он мне сам предлагал к нему переехать. Во-вторых, совесть тебя вообще не должна мучить — если меня посадят, то жилплощадь мне уже не пригодится. Так как?
— Ну, я не знаю, ты так сразу начал…
— Потому что времени нет. Ну? Соглашайся, другого такого шанса у тебя уже не будет.
Вася молчал, красные пятна на его лице сменились бледностью. Внезапно он решительно поднял голову, и глаза его сверкнули.
— Согласен, я помогу. Как только мы уладим это дело, ты меня к себе пропишешь и уйдешь. Но этого мне мало.
— Хорошо, я дам тебе денег — в долларах, естественно. У Алексея есть, и он достанет еще, если будет нужно. Сколько ты хочешь?
— Мне не нужны деньги, я хочу Зойку.
Невзирая на трагизм ситуации из груди Коли вырвался веселый смешок.
— Ты обалдел? Эту шлюху? Да заплати ей по таксе — она и без того станет твоей.
— Ты не понял — я хочу, чтобы она была только моей и больше ничьей. Ты говорил, что она для тебя готова на все — так вот, объясни ей, что от ее согласия зависит твоя жизнь.
— Ладно, договорились. Теперь о деле — ближе к ночи вывезем труп на твоем допотопном драндулете. Привяжем к ногам что-нибудь тяжелое, чтобы не всплыла, и бросим в Дон — я знаю безлюдное место за мостом, там достаточно глубоко.
Вася отрицательно мотнул головой.
— Не пойдет.
— Почему?
— Потому что по всему берегу сидят рыболовы, у всех лодки — меньше, чем через две недели ее обнаружат, и тогда…
— Ладно, ты прав. Тогда что — закопать?
— Где — на детской площадке или на газоне возле горсовета?
Коля устало откинулся на спинку стула, прежние решительность и напористость, казалось, оставили его, он как-то весь сразу обмяк и махнул рукой.
— Ладно, Васек, я иссяк, говори, что ты предлагаешь.
Вася словно дожидался такой реакции приятеля — тон его сразу стал решительным, взгляд холодным, речь уверенной и отрывистой.
— На вашем комплексе сейчас точно никто не работает?
— Да нет, он ведь закрыт — только сторож сидит на вахте. Я там был два дня назад, проводку проверял — на всякий случай, чтоб не случилось возгорания, — так ни единой души. Но туда ее везти нельзя — Алеша в любой день может вернуться, и комплекс откроют.
— Там, кажется, рядом с салоном какое-то большое помещение — с кранами, а на окнах жалюзи. Я запомнил, когда в прошлый раз к тебе туда заходил.
— Косметический кабинет — там дамы до пояса раздеваются, поэтому окна и закрыты.
— Ну и отлично, там я и установлю свою машину — мне один момент ее собрать и подключить к водоснабжению и сливу.
Коля опешил.
— Погоди, какую машину?
— Мясоразделочную, она у меня в машине. Сама потрошит, сама рубит, сама пакует, сама себя потом промывает. Разрубит тело, выпотрошит, даже одежду отделит. Потом расфасует все по пакетам, мы уложим их в морозильную камеру, и пусть лежат себе — если кто-то и заглянет, то ему даже в голову не придет, что это человечье мясо. А я без всякой спешки в несколько заходов вывезу все на комбинат — там у нас есть высокотемпературная печь для сжигания органических отходов.
