Одна из женщин робко заметила:
— Фируза, твой муж Рустэм уже знает обо всем, он сообщил в районный центр, и скоро оттуда приедет следователь. Рустэм послал людей вниз, чтобы до приезда милиционеров охранять тело от шакалов, а потом пошел к Айгуль, чтобы сообщить ей о несчастье.
— Мужу… этой женщины сказали?
— Сказали. Люди говорят, Сергей принял свое несчастье с достоинством, хотя трудно ожидать достоинства от мужчины, которого так опозорила жена. Опозорила и ушла туда, где никто уже не сможет наказать ее за вероломство.
Возможно, то оцепенение, которое напало на Сергея при страшном известии, и можно было в каком-то приближении принять за достоинство. На рассвете к нему в комнату постучал испуганный вахтер общежития, сообщив, что пришли два местных жителя и принесли страшную весть — несчастье, мол, с Натальей. Дошло не сразу — с Натальей? Почему? Как? Она ведь была дома и с ним.
Он сидел с каменным лицом, слушал. Пришедшие тактично, но с присущей настоящим мужчинам прямотой поведали, в чем дело. Они не считали нужным ничего скрывать — жители села с давних пор искренне уважали и любили Сергея Муромцева. И когда он, наконец, осознал случившееся, то ощутил не горе, а стыд — жуткий, кошмарный стыд.
«Так вот, почему она в последнее время постоянно избегала близости! У нее был любовник — молодой, намного моложе меня. Я ей стал противен, она придумывала разные отговорки, гладила по голове, жалела, как… как собаку. Как старую, отжившую свой век собаку! А я… я ее домогался, трогал в разных местах, пытался возбудить, сегодня ночью взял чуть ли не силой — идиот, думал, что это она от горя и усталости стала такой холодной, что ей нужна разрядка! Нужна разрядка, да не со мной — старый, приевшийся муж, муж-насильник. Какой позор!»
Не успели вестники несчастья закончить свой рассказ, как в комнате начали собираться разбуженные и извещенные вахтером сотрудники — растерянные, ошеломленные жутким известием. Сергей с ледяным спокойствием оглядел их испуганные лица и постучал ногтем по своим наручным часам:
— Товарищи, уже утро, попрошу всех вовремя позавтракать и не опаздывать на работу.
Люди в ужасе начали переглядываться. Появились Кручинин и Черкизов, полковник неуверенно спросил:
— Сергей Эрнестович, как вы себя чувствуете?
— Благодарю, Дмитрий Дмитриевич, все в порядке. Всех сотрудников еще раз попрошу разойтись и не опаздывать на работу — у нас очень много неотложных дел, — он поднялся и, по очереди пожав руки гинухцам, торопливо и сухо сказал им: — Благодарю, я все понял. Наверное, приедет следователь и захочет меня видеть — я буду у себя в лаборатории. А теперь я бы хотел остаться один — мне нужно переодеться и умыться.
Комната опустела, люди выходили молча, не произнося ни единого слова, некоторые нерешительно оглядывались.
Оставшись один, Сергей запер дверь и упал на кровать лицом вниз. Воспоминание со страшной силой сдавило горло — восемнадцатилетняя Наташа, какой она была в тот день, когда отдала ему свою невинность. Глупая девочка, начитавшаяся книг: «…мне все равно, а если у меня будет от тебя ребенок, я буду только счастлива. Не бойся, я ничего от тебя не потребую».
Когда он сделал ей по телефону предложение, она плакала от счастья: «Да! Да! Да!». Ладно, она была еще дурочкой, вообразившей себя влюбленной, но он-то с его опытом! Почему он решил жениться на ней, почему?! Чувствовал себя обязанным, потому что взял ее девушкой? Идиот, сейчас не то время — девчонки сначала спят, с кем попало, а потом прекрасно устраивают свою жизнь. Нужно было думать — тринадцать лет разницы в возрасте при ее темпераменте дали себя знать, в конце концов. Ада с самого начала, еще не зная Натальи, заподозрила, что девчонка распутна. Как же сестра была права! Или, может быть — его внезапно охватил леденящий холод, — Наталья с самого начала все рассчитала? Конечно же — одинокая девочка, родители умерли, сестра погибла. Ей нужен был муж и защитник, а тут подвернулся интересный мужчина, кандидат наук.
«Я не хочу делать тебя несчастным. Если ты просто считаешь, что обязан, потому что…». Он, дурак, купился, а она использовала — как его, так и его семью. Ей создали все условия, чтобы она окончила институт, даже помогли поставить на ноги ее осиротевшего племянника, а она… Бессильный гнев охватил Сергея, он поднялся с кровати, вытащил из шкафа свой новый летний костюм и начал одеваться — тщательно, аккуратно, словно собираясь на светский прием.
Петр Эрнестович, которого немедленно известили о случившемся, еще до полудня вылетел из Ленинграда в Тбилиси и к вечеру был в совхозе. Ему стало не по себе, когда, зайдя в кабинет Сергея, он застал того за работой.
— Сережа, ты… хорошо себя чувствуешь?
Сергей поднялся навстречу брату, поцеловал его и вернулся к своему столу.
— Садись, Петя, ты ужинал? — будничным голосом спросил он. — Я попрошу принести тебе ужин сюда, или, если хочешь, можешь сходить в столовую.
— Спасибо, я сыт. Кручинин связался с грузинскими товарищами, и они были очень любезны — встретили меня в Тбилиси, накормили, предоставили в распоряжение машину вместе с водителем, я на ней сюда и приехал, — у Муромцева-старшего до боли сжалось сердце при виде черных кругов вокруг глаз Сергея. — А ты… работаешь? Уже поздно.
— Надо кое-что доделать, днем не успел — часа два или три пришлось потратить на разговоры со следователем.
Он сказал это таким тоном, словно жаловался на незначительную досадную помеху, оторвавшую его от работы.
— Да-да, я в курсе. Сережа, мне кажется, что тебе лучше пока прервать работу и вернуться в Ленинград, как ты считаешь?
— В Ленинград? — с недоумением спросил Сергей, вскинув бровь. — Нет, не думаю. Здесь много работы, а в Ленинграде… Честно говоря, в Ленинграде мне сейчас делать абсолютно нечего.
— Хорошо, мы это обсудим позже, но пока оторвись ненадолго — нам нужно поехать к твоей дочери. Ты ведь ее еще не видел со вчерашнего дня? Мне сообщили, что Таня все это время находится в шоковом состоянии — ни с кем не разговаривает, не отвечает на вопросы.
— Это естественно в данной ситуации, но это пройдет, — его голос звучал равнодушно, словно он говорил о постороннем человеке. — Не вижу особой необходимости мне сейчас ее видеть.
— То есть… как это? Приди в себя, Сережа! Твоя жена, мать твоего ребенка умерла. Не важно, при каких обстоятельствах, но она умерла, остался ребенок.
— Я уже забыл, что у меня когда-то была жена, — медленно произнес Сергей, — это было очень давно, а все, что теперь, меня совершенно не касается.
— И твоя дочь тебя тоже не касается?
— Если честно, я даже не вполне уверен, что это моя дочь, — ему самому стало страшно и совестно от этих слов, но вновь нахлынувшие гнев и обида на Наталью подавили чувство вины.
Петр Эрнестович, вспыхнув, поднялся.
— Вот, значит, как. Хорошо, работай. Я смогу пробыть здесь еще пару дней, потом увезу Таню с собой. Ты, надеюсь, не станешь возражать?
