— Питание в нашей великой стране везде одинаково хорошее, — хмыкнул Сергей, повеселев оттого, что брат оказался готов пойти ему навстречу. На радостях он даже почувствовал укол совести и нарочито небрежным тоном поинтересовался: — Как… как там вы все? Ада, Злата, я имею в виду. А… Валя не звонила?
— Как же, как же, конечно, — благодушно отозвался Петр Эрнестович, слегка прищурив глаза, — милейшая девушка эта Валя, мы с ней вчера были в Мариинке, очень приятно провели время. Я всегда любил «Лебединое озеро», помню еще, как Уланова танцевала — мы, молодежь, тогда с ума по ней сходили, — он вытащил из стола папку с документами и уложил в свой портфель, сказав брату: — Ладно, Сережка, мне сейчас некогда с тобой философствовать — нужно съездить кое-что подписать у вышестоящего руководства, — голос его неожиданно стал строгим: — Вмешиваться в твои дела я не хочу и не считаю нужным, поэтому сделаю так, как ты просишь, но только не забывай, что тебе в любом случае нужно соблюдать диету и… гм… осторожность. Короче, сам соображай, братишка, ты уже взрослый.
— Я буду предельно осторожен, Петя, — торжественно заверил брата Сергей, — я знаю, как себя вести: питаться строго по часам, и переходить улицу только на зеленый. Не волнуйся, ситуация стабильна, для тревоги нет никаких оснований.
— Надеюсь, — коротко кивнул старший брат и поднялся. — Мне пора, твоими делами займусь ближе к вечеру.
Он уехал, а Сергей вытащил из кармана листок с адресом, разгладил его и несколько раз внимательно перечитал, словно хотел выучить наизусть.
Лина, получив телеграмму, встретила его в аэропорту Ивано-Франковска. Рядом с ней стояли залихватского вида толстозадая девица и худой, чуть сутулящийся чернявый парень с огромными усами, концы которых он время от времени лихо подкручивал.
— Привет, Серенький, — чмокнув Сергея в щеку, весело сказала Лина и, почему-то перейдя на украинский, представила стоявшую рядом с ней пару: — Це Маша, ото Степанко, сестрин чоловик.
Сергей не очень хорошо понял, кто такая Маша, и кем приходится Маше этот Степанко, но уточнять не стал — какая ему, в сущности, разница. Маша осталась в Ивано-Франковске, а Степанко на своей «Волге» с ветерком примчал их на турбазу в Яремче, внес сумку Сергея в крохотную комнатушку, и, хитро подмигнув, с непонятной усмешкой произнес в потолок:
— Не розкошувати, та мешкати спильно. Вирно?
Когда он, поставив сумку на кровать, вышел, Сергей негромко спросил у Лины:
— Он что, по-русски совсем не говорит? Я его вообще не понимаю.
Лина объяснила:
— Говорит лучше нас с тобой — знаешь, как чешет по-русски, когда в Питер приезжает? Он и по-английски говорит, и по-французски — сюда ведь иногда иностранцы приезжают, а он тут на турбазе самый главный, ему нужно уметь с ними объясниться. Но на Украине по-русски говорить не хочет — хоть убей! Он еще не гуцул, он из Киева, а гуцулы вообще жуткие националисты. Я, чтоб проще было, сама уже по-ихнему выучилась — совсем нетрудно. А сказал он сейчас примерно, что мы хоть и не в роскоши, но будем вместе. Да? — и, раскрыв объятия, она внезапно бросилась к нему, обхватила за шею, горячо шепча: — Я без тебя вся истосковалась, Сереженька, ты даже представить не можешь, как скучала, честно! Все гадала: приедешь или не приедешь? Приехал! Серенький мой, ненаглядный мой!
Время тянулось чудесной сказкой — днем несравненная красота Лесистых Карпат и опрокинутая чаша неба над рекой Прут, а по ночам жаркие объятия и сводящий с ума шепот Лины. Первого мая на турбазе был праздничный вечер, и они, забыв обо всем, до полуночи танцевали, прижавшись друг к другу, и в эту ночь Сергей сказал:
— Мне кажется, что нам можно быть только вместе, а все остальное — парадокс и бессмыслица. Что ты на это скажешь?
— А что? — она пожала плечами. — Мы же не сможем пожениться, ты же знаешь.
— Почему? — его руки крепко стиснули ее обнаженные плечи, и Лина, удовлетворенно улыбнувшись в темноте, нарочито печальным тоном ответила:
— Потому что я разведенка, про меня всякое болтают, и твои родные тебе в жизни не разрешат. К тому же, у меня ребенок.
— Глупо, причем тут мои родные? Я сам за себя решаю, а твою дочку мы будем воспитывать вместе с нашими общими детьми.
— Ну… тогда я согласна.
Степанко, узнав, что они теперь жених и невеста, сказал, весело шевеля усами:
— Оце треба видзначати!
— Добре, хай буде, — весело согласилась Лина, — ладно, отметим, — она повернулась к Сергею и спросила: — У тебя как с финансами? А то народ требует отметить событие.
Столик заказали на открытой веранде небольшого ресторана, расположенного в уютном местечке на берегу реки. Играла музыка, гости — приехавшая из Ивано-Франковска Маша, Степанко и две приятные молодые пары с турбазы, с которыми Сергей и Лина успели подружиться, — пили за здоровье молодых, стол ломился от яств. Невеста сияла, но Сергей чувствовал себя отвратительно — от водки и жирной баранины у него ныла печень, а один вид толстых масляных блинов вызывал тошноту. В то время, как кто-то из гостей рассказывал анекдот, он выскользнул из-за стола и отправился искать туалет.
Когда Степанко, которого озабоченная невеста послала на поиски жениха, нашел его, вид у Сергея был самый жалкий. С лицом изжелта-бледного цвета он держался за бок и боялся отойти от унитаза — каждые пять минут у него возникал позыв на рвоту, а кишки сводило судорогой, заставляя сгибаться пополам.
— Я тебя сейчас до больницы мигом домчу, — мгновенно оценив обстановку, испуганно сказал Степанко на чистейшем русском языке, — только ты не говори, что на турбазе остановился, скажи, что «дикарем» путешествуешь, а то мне санэпидстанция сейчас мигом всю турбазу на карантин закроет.
— Да я не… — Сергей попытался объяснить, что у него просто обострение хронической болезни, но язык ему не повиновался, голова кружилась, ноги подкашивались, а в глазах вдруг потемнело, и он опустился прямо на землю. Степанко и прибежавшие приятели кое-как втиснули его в «Волгу», Лина уселась рядом, и Степанко, нажав на акселератор, погнал машину в Ивано-Франковск.
В приемном отделении больницы Лина на прощание поцеловала Сергея в лоб и сказала:
— Завтра приеду навестить, меня Степанко привезет. Ты лежи и поправляйся, ничего страшного. Ты икрой, наверное, отравился, мне она тоже несвежей показалась. Ничего, Степанко этому ресторану устроит шахсей-вахсей.
Сергей ничего не ответил — он боялся, что если откроет рот, то его опять вырвет.
Вызванный в приемный покой дежурный врач, щуплый мужчина лет сорока с осовелыми глазами, особо больного не осматривал и ни о чем не расспрашивал. Скользнув взглядом по медицинской карте, куда медсестра записала паспортные данные Сергея, он с брезгливым видом начал мять ему живот. Сергей не сумел удержать подступившую к горлу тошноту, и нянечка еле успела подставить ведро. Врач не стал дожидаться, пока у пациента пройдет приступ рвоты, он зевнул, одним росчерком пера отправил его в бокс инфекционного отделения и ушел спать.
