Тон ее задел Сергея.
— Почему вы говорите, «ваши брат и сестра»? Они такие же мои, как и ваши.
— Они меня не искали, знать особо не хотели. Я-то мамашу хорошо знала, поэтому их не осуждаю, но чего мне с ними родниться? Вот вы же меня нашли. Давай тогда уж на «ты», раз мы такие родные, если не возражаешь. А если возражаешь, то не будем.
— Конечно, хорошо, как хочешь. Скажи, но мать все же говорила тебе обо мне?
Людмила пожала плечами:
— Мы с ней в последние годы не ладили — из-за болезни она совсем тронулась умом, ей все мерещилось, что я хочу ее отравить и забрать золото. Мне даже пришлось нанять ей сиделку, чтобы не раздражать своим присутствием. Перед смертью она меня постоянно проклинала, кричала, что хочет видеть сына Сережу, что отдаст ему все свое золото, и сын не позволит мне над ней издеваться. Даже показала нам с сиделкой детскую фотографию.
— Почему же ты решила, что это неправда?
— Нет, я знала, что она верит в то, что говорит, но… Раньше она о тебе никогда не думала, а врач предупреждал меня, что у онкологических больных бывают нарушения в психике. Я полагала, что если б это было правдой, то я бы давно все знала. За день до смерти она заявила, что отдала все свое золото Сереже.
— Что за бред!
— Конечно, бред — на самом деле она подарила все свои золотые кольца и браслеты сиделке. Только чтоб мне не досталось. А ведь я целый год оплачивала эту сиделку.
— Скажи, Люда, — мягко спросил Сергей, — ты из-за этого на нее держишь зло — из-за золотых вещей?
— Я ни на кого не держу зла, а мамаша… какая она была, такая была. Но когда Антошка родился, мне бы это золото, конечно, пригодилось — хоть продала бы кольца и не стала бы ребенка с полутора месяцев отдавать в ясли. Другие-то до года с детьми сидели.
Наташа, до сих пор молчавшая, вдруг судорожно всхлипнула и прижала руки к горлу.
— Моя мама тоже умерла от рака, — сказала она. — Она свои колечки и цепочку в бумажку завернула, на каждой надписала, что сестре, что мне. А теперь сестра погибла, я только сегодня узнала.
Прижав руки к лицу, девушка заплакала. Сергей вскочил, не зная, что делать, и растерянно, как ребенка, погладил ее по голове:
— Наташенька, не надо! Пойдем домой?
— Погоди, Сережа, — Людмила тоже встала, отстранила его и, отведя руки Наташи в сторону, спокойно спросила:
— Твоя сестра в аварии погибла? И тебе только что сказали?
— Ага. Две недели уже, а я ничего…
— Да, тяжело. Сейчас люди гибнут больше в авариях, а умирают от рака, да от сердца, и неизвестно, что лучше. У нас в родильном после родов женщина на той неделе умерла — тромб. А ребенок живой. Что ж, поплачь.
Ее размеренная речь подействовала на Наташу успокаивающе.
— Извините, — всхлипнув в последний раз, девушка взяла себя в руки, — вы рассказывали, как болела ваша мама, и я вдруг вспомнила. Но только с моей такого не было.
— Люди разные бывают, — спокойно возразила Людмила, — жизнь у них разная, характер разный, и от этого болезни у них по-разному протекают, — она внимательно посмотрела на Наташу и неожиданно спросила: — Это твоя невеста, Сережа? Вы друг другу подходите. Смотри, береги ее, не обижай.
Сергей смутился, но Наташа, не дав ему возразить, с неожиданным оживлением повернула лицо к Людмиле и сказала:
— Знаете, мне так ваш Антошка понравился! Такой маленький, а уже так хорошо говорит! Можно нам будет его увидеть?
Впервые за все время губы Людмилы тронула скупая улыбка.
— Конечно. Сейчас позову их с Андрюшей, будем чай пить, а то засиделись мы тут с разговорами. С племянником познакомишься, — она посмотрела на Сергея и хотела подняться, но он удержал ее за руку, не отреагировав на улыбку.
— Прости, а Андрей — это кто? Спрашиваю, чтобы не попасть в неловкую ситуацию.
— Ну, какая там неловкая, — мягко возразила Людмила. — Мне с ним хорошо, ему со мной. Конечно, я планов не строю — Андрей моложе меня, красавец, но что есть, то есть. Мы вместе работаем, Сейчас он живет с нами.
— Понятно, ты человек взрослый. Только как это скажется на моем племяннике?
— Они с Антошкой очень любят друг друга. А что мне делать, Сережа, ведь и мне хочется немного счастья.
— Он не хочет регистрировать ваши отношения?
— Я об этом с ним даже не говорю — зачем? Знаешь, Сережа, мамаша наша с тобой в роддоме работала, и за ней иногда папаши новорожденных пытались приударить — жена-то рожает, а тут ядреная женщина и чистая, раз акушеркой работает. Мамаша часто рассказывала при мне приятельницам, как мужики пытаются к ней подкатиться, а она их гонит в шею. Постоянно мне себя в пример приводила: видишь, мол, какая я порядочная, и ты сначала мужчину в ЗАГС тащи, а потом с ним ложись, а то люди уважать не будут. Вот я и думаю, что бог с ним — пусть мамаше уважение остается, а мне и счастья достаточно. Как захочет, Андрей, так и будет, а я его насильно никуда тащить не буду. Вы вот с Наташей — вам тоже лучше сначала себя проверить и пожить до свадьбы, как муж с женой.
Сергей чуть дар речи не потерял, услышав этот совет своей сестры.
— Да… ты… ты… ты что такое говоришь!
— И что тут такого? Столько женщин я у нас в роддоме видела, и у каждой все по-своему. Не в том дело, живут люди с ЗАГСом или без ЗАГСа, и не в том, кто обед готовит, и кто больше получает.
— А в чем? — широко раскрыв глаза, не удержалась от вопроса Наташа.
— В том, что надо радоваться тому, что есть. Потому что бывает, что сегодня все хорошо — и любовь есть у человека, и деньги, а он не радуется, только и думает о завтрашнем дне. Зачем? Порадуешься сегодня — завтра хоть память останется, а так ведь, может, завтра у тебя вообще ничего не будет.
— А у тебя, значит, все на сегодня есть? — прищурившись, усмехнулся Сергей. — Отлично, тогда говорить больше не о чем, и я спокоен.
Легкая насмешка, прозвучавшая в его голосе, неожиданно задела Людмилу.
— А и не надо волноваться! Антошка ни в чем не нуждается, я тоже. Был момент — да, было тяжело. Но теперь зарабатываю хорошо, деньги есть, могу и с тобой поделиться.
— Зарабатываешь хорошие деньги подпольными абортами, да? — не удержался он, уязвленный ее словами. — Нет, спасибо, мне таких денег не нужно.
— Не нужно, так не нужно — тебя, видно, жизнь баловала, а я привыкла свой кусок у нее изо рта выдирать, так что денег не нюхаю.
— Оно и видно — на чужих бедах зарабатываешь.
Людмила спокойно и устало покачала головой:
— А вот этого не надо. Думаешь, спроста ко мне ходят? В больнице-то как — режут бабу по живому, да еще ругают, как собаку, чтобы не кричала, а на другой день и во дворе, и на работе все знают, где она побывала. И не всякий врач тоже в больнице хорошо сделает, раз на раз не приходится, а за себя я хоть уверена — никогда молодую девчонку не покалечу, руки у меня хорошие. Так что, брат Сережа, на моих деньгах греха нет, и если будут трудности, то с чистой душой могу помочь.
