Она улыбнулась и подняла руку:
— Я повторяю: всегда с большим уважением относилась к ленинградской научной школе. А в ЦК… что ж, там в первую очередь должны думать об успехах советской науки, как единого целого.
— А не о пользе дела и справедливости, — не удержался Петр Эрнестович.
Вокруг глаз легендарной женщины-академика пролегли лучики улыбки.
— Когда говорят о справедливости или несправедливости, дорогой Петр Эрнестович, я всегда привожу в пример себя и своих коллег. Вам известно, наверное, что идея получения плесени с антимикробной активностью родилась у нас в средине двадцатых. Мы долгие годы целенаправленно работали с плесенью, пока получили наш Penicillium crustosum. Флеминг же был крайне неряшливым человеком и случайно натолкнулся на грибок, когда разбирал гору немытой лабораторной посуды. Он, кстати, сначала даже не придал значения всей важности своего открытия. Тем не менее, официально именно его считают первооткрывателем пенициллина — даже в нашем родном отечестве. Ни я, ни мои коллеги не в претензии — так распорядилась жизнь. Ну, и Трофим Денисович тут сыграл свою негативную роль, конечно.
— Теперь все должно измениться, — горячо возразил Муромцев. — Говорят, дни Лысенко, как директора института генетики, сочтены. Всем известно, что именно он тормозил ваше избрание в действительные члены Академии.
— Ну… посмотрим. Главное, что у нас уже начали появляться толковые генетики, и ленинградская школа в этом — одна из лидеров. Надеюсь, мы наверстаем то, что было упущено за тридцать лет.
Муромцев возвращался в Ленинград под сильным впечатлением, оставшемся от этой беседы. Поезд прибыл на Московский вокзал в половине девятого утра. Петр Эрнестович, не заходя домой, поехал в институт и после двухчасового совещания у директора по внутреннему телефону позвонил брату.
— А, Петя, ты давно приехал? — рассеяно спросил Сергей.
— Утром. Дома все здоровы? Я звонил с вокзала, но никто не ответил. Разве Злата сегодня дежурит?
— Ага, она с кем-то поменялась. А Ада госэкзамены у студентов принимает. Петька, у тебя на данный момент дел под завязку? — вопрос был чисто риторический — понятно, что за десять дней отсутствия у заместителя директора дел должно было накопиться достаточно.
Подойдя к кабинету брата и приоткрыв дверь, Сергей услышал, как Петр Эрнестович говорит по телефону:
— …когда скажете, Сурен Вартанович. В четыре? Хорошо, буду ровно в четыре, — он положил трубку и повернулся. — Привет, Сережка. Садись в кресло и докладывай, а я пока разберусь кое с какими бумагами. Сходишь со мной пообедать через полчасика? А я сейчас с Суреном Вартановичем говорил — десять дней полежал в больнице, потом разругался с лечащим врачом и велел везти себя домой. Вот чудит старик!
— Из-за чего вдруг он разругался? — спросил Сергей, садясь и закладывая ногу за ногу.
— Поеду к нему часа в четыре, обо всем сразу и расспрошу. А ты чего такой скучный? Моя помощь не требуется?
— Я озадачен, Петя — сил нет. Представь себе на минуту corynebacterium diphtheriae. А потом взгляни на эти фотографии.
— Представил, — Петр Эрнестович, завязывая папку, покосился на два снимка, которые брат вытащил из кармана. — Да, это она — дифтерийная палочка. По Граму положительна, я вижу. И три биовара хорошо видны, вот они — gravis, mitis и intermidius. Расположение бактерий напоминает иероглифы и даже, я бы сказал, очень сильно напоминает — никогда не видел такой упорядоченности. Биохимию уже проверял?
— При посеве на среду с теллуритом восстанавливает теллур. Ферментирует глюкозу, мальтозу и крахмал.
— Ну, собственно, так истинной corynebacterium diphtheriae и положено.
— Она ферментирует также сахарозу и лактозу, разлагает цистин и гидролизует мочевину, а это corynebacterium diphtheriae совсем не положено.
Старший брат усомнился:
— Ты мог ошибиться.
— Ничуть. А ты знаешь, где я ее обнаружил? В фиксированных мазках человеческой крови.
— Не говори ерунды, Сергей, палочка Лёффлера не вызывает бактериемию, и в крови ее обнаружить нельзя — это тебе не тиф и не чума.
— А то я не знаю! — огрызнулся тот. — Еще прочти мне лекцию о том, что дифтерийная палочка вегетатирует на слизистых, а в кровь поступает лишь экзотоксин при токсических формах.
— Не обижайся, но факт остается фактом — в случае дифтерии основное диагностическое значение действительно имеет исследование мазков со слизистой больного.
— Больных нет, в том-то все и дело, — объяснил Сергей, — есть здоровые люди, кровь которых кишит этими бактериями.
— В отдельных случаях — после нагрузок, например, или переохлаждения — у здоровых людей в крови можно обнаружить клостридии. Но никак не коринебактерии. Ты определил токсикогенность in vivo?
— Я ввел подкожно по 1.0 мл культуры двум морским свинкам. Потом подумал — чем черт не шутит, ты сам сейчас сказал, что эти бактерии ведут себя, как клостридии. Короче, я ввел культуру внутрибрюшинно еще четырем белым мышам.
— Зачем? — поморщился Петр Эрнестович. — Мыши в любом случае не чувствительны к corynebacterium diphtheriae.
— Зато через день в крови двух из них буквально кишели эти бактерии. То же самое и у одной из морских свинок. Прошло уже пять дней, но все они веселы, жуют свой корм, и никто из них даже не думает болеть.
— А по какой причине не возникла бактериемия у второй свинки и других двух мышей?
— Не знаю, не могу этого объяснить. Честно — не знаю. Парадокс.
— Да, загадка, — Петр Эрнестович взял снимок и еще раз внимательно вгляделся в напоминавшие иероглифы черточки и полоски. — А почему ты, собственно, взялся за это исследование? Разве это входит в план твоей работы?
— Меня попросили хорошие знакомые. Видишь ли, из-за этих бактерий санэпидстанция не допускает их молокопродукты к продаже, и их можно понять — ты сам видел, как эти палочки внешне и в смысле теллуровой пробы смахивают на corynebacterium diphtheriae. С другой стороны, в районе за двадцать лет не было ни одного случая дифтерии, поэтому эпидемиологам бить в набат и вешать на себя лишних собак тоже не хочется. Вот меня и попросили дать заключение о том, что это непатогенные микроорганизмы.
Петр Эрнестович нахмурился:
— Это следовало сделать официально, а не проводить в институте частное расследование. О каких молокопродуктах идет речь?
— Петя, — проникновенно произнес младший брат, — только не сердись, ладно? Ты помнишь сыр, который я привез тебе на день рождения? Я, собственно, привез его для исследования, он весь нашпигован живыми бактериями.
Взгляд Муромцева-старшего вспыхнул гневом:
— Ты… сошел с ума, Сергей? Иначе я не могу объяснить твоего поведения! Ты привозишь домой зараженный сыр и спокойно смотришь, как его едят… сколько человек в тот день было у нас в гостях? Семь плюс нас четверо и еще Сурен Вартанович — двенадцать человек! Как я теперь должен смотреть всем им в глаза?
