— Да-да, вижу, — присмотревшись, он кивнул головой. — А почему у вас все машины желтые? И обезьяны все какие-то ярко розовые.
— Вы, очевидно, автолюбитель? И связаны в работе с естественными науками и медициной?
— Не так чтобы я был автолюбителем, но иногда люблю повозиться со своей машиной. А по профессии я медик, занимаюсь микробиологией.
— Вот видите, как я вас сразу вычислила, — в голосе воспитательницы прозвучали нотки торжества. — Здесь не только машины и обезьяны, здесь все предметы одной категории имеет один и тот же цвет, я ведь с самого начала обратила на это ваше внимание, а вы заговорили, прежде всего, о машинах, потом об обезьянах. Это все психология, после разоблачения культа личности Сталина ей наконец-таки начали придавать должное значение и особенно в педагогике.
— Вот оно, как шагнула вперед педагогика, — с уважением покачал головой Петр Эрнестович, — а мы сидим в своих НИИ со своими пробирками и ничего не знаем — совсем закоснели. И что же, дети у вас действительно уже разбираются в категориях?
Воспитательница рассмеялась:
— В соответствии со своими возрастными особенностями, конечно.
Посмотрите, перед каждым лежит книжка с раскрасками, а в книжке изображены все предметы, которые находятся на столе. Только без цвета, не раскрашенные. Каждый ребенок получает карандаш определенного цвета, и я прошу его найти на столе предметы, которые имеют именно этот цвет. Потом он находит в своей книжке рисунок этого предмета и раскрашивает его своим карандашом. Потом я меняю карандаши, и дети раскрашивают уже другой предмет. Сегодня мы только начали делать это задание, я дала Антоше то, что полегче — он ведь у нас самый маленький. У него синий карандаш — синие у нас, как вы заметили, шарики. Он должен найти изображение шарика и закрасить его синим. Пока не подхожу к нему, думаю, он справится самостоятельно — он очень развит для своего возраста.
Петр Эрнестович почему-то подумал, что последнее она сказала ему чисто из вежливости, и немного забеспокоился — вдруг маленький Антоша окажется не на высоте, ведь ему только два с половиной. Взглянув на усердствующую маму Лены, он ревниво спросил:
— А почему другим детям мамы помогают?
Интимно понизив голос, воспитательница пояснила:
— Я с этой мамашей ничего не могу сделать — сидит постоянно над дочкой, как ворона, все боится, что ребенок что-то не так сделает, неаккуратно нарисует. Никак не могу ей объяснить, что у нас другие цели — наша задача добиться всестороннего развития ребенка. Мы должны сделать из него высокоразвитого члена социалистического общества, научить правильно воспринимать окружающий мир. Вы со мной согласны, профессор?
— Да-да, конечно. Только меня одно немного смущает — не отразится ли на восприятии ребенка, если он будет думать, что все машины желтые, а обезьяны розовые? Ведь розовых обезьян и оранжевых слонов вообще не бывает. Да и желтых машин я что-то…
Она немного смутилась:
— Такие игрушки нам привезли, что поделаешь. Для нашего санатория их делали по специальному заказу, а мы, когда заказывали, не уточняли, какие цвета, просто просили, чтобы цвета были разные. Вот они и постарались. Но думаю, что ничего страшного — дети постоянно видят машины на улицах, обезьян и слонов в зоопарке и на рисунках, они прекрасно понимают, что это абстракция. В конце концов, в основном цвета нормальные — собаки коричневые, кошки серые, звезды красные, крокодилы зеленые.
— Да-да, конечно, звезды красные. Но это у вас скорее гавиаловый крокодил, а они по большей части бурые с зеленым отливом.
— Ах, профессор, — со смешком возразила воспитательница, — у нас ведь не урок естествознания. Давайте, если хотите, подойдем и посмотрим, как Антоша раскрасил свой мяч — он уже, наверное, закончил.
Но Антон раскрасил не мяч, он раскрасил собаку. Потом начал раскрашивать человечка. Человечки на столе были черные — возможно, выполняя спецзаказ, мастер вынашивал какую-то антирасистскую идею, — но они Антошу не интересовали, его интересовал именно тот, который был в его книжке-раскраске и казался похожим на злого дядю-сторожа, прогнавшего собаку. Собака и дядя-сторож получились синими, потому что другого карандаша Антону не дали, но это было ничего — они все равно не умели ни ходить, ни разговаривать. Антоша представил себе, как сторож захотел побить собаку, а потом пришел слон, и злой дядя, испугавшись, убежал.
— Антоша, — остановившись над ним, ахнула воспитательница, — что же ты раскрашиваешь? Ведь у тебя синий карандаш, посмотри — какие предметы на столе синие? Шарики! Найди в книжке шарик и раскрась его синим.
— Наверное, он не понял задания, — немного расстроившись за племянника, сказал подошедший вместе с воспитательницей Петр Эрнестович. — В конце концов, он еще слишком мал, дети в таком возрасте не умеют абстрагироваться.
Воспитательница, наклонившись к Антоше, взяла его руку, державшую карандаш, и попыталась закрасить шарик, но мальчик молча высвободился и продолжал закрашивать слона — его нужно было поскорее закрасить, чтобы он успел прийти и защитить собачку.
— Антоша, неужели ты не можешь понять, это же такое простое задание! — со скрытым торжеством в голосе проговорила сидевшая напротив него мама Лены. — Посмотри, как аккуратно раскрасила Леночка, а ведь у нее не шарик, у нее собака, собаку намного труднее раскрашивать. Лена, покажи Антоше, как ты раскрасила.
Пухленькая Леночка продемонстрировала свой рисунок Антоше, воспитательнице и Петру Эрнестовичу.
— Молодец, — похвалила воспитательница. — Видишь, Антоша, собачки на столе коричневые, а у Лены коричневый карандаш, поэтому она раскрасила собачку. Посмотри, как аккуратно! А у твоей собачки хвостик висит, и она синяя. И слон синий. Разве бывают синие слоны и собачки?
У Петра Эрнестовича вертелось на языке сказать, что оранжевых слонов тоже не бывает, но он благоразумно промолчал, а Леночка с величайшим презрением заметила:
— У Антоши собачка больная, у нее тлипел.
— Что у нее? — не поняв, удивился Петр Эрнестович, а мама Лены впервые порадовалась, что ее дочка еще не научилась произносить звук «р».
Антоша же, ни на кого не глядя, упорно продолжал водить карандашом по бумаге — ему казалось очень важным успеть до того, как у него заберут карандаш с книжкой-раскраской и поведут на ужин. Воспитательница, махнув рукой, решила, в конце концов, оставить его в покое.
— Пусть рисует, — сказала она Петру Эрнестовичу, — возможно, у него еще не развито цветовое восприятие. Вы, извините, мне нужно еще поработать с другими детьми, а вы, если хотите, можете посидеть и посмотреть наши методические пособия.
Петр Эрнестович из вежливости полистал несколько брошюрок, потом облокотился на перила, наблюдая за Антошей.
«На мать не очень похож, хорошенький, — подумал он. — Людмила-то особой красотой не блещет, хотя чувствуется в ней что-то особенное. Одни ее телепатические способности чего стоят, меня даже мороз по коже пробрал, когда она с такой точностью угадала мои мысли! Возможно, у Златы действительно какие-нибудь проблемы гормонального характера, связанные с возрастом. Не надо паниковать, не надо! Она весной проходила очередной осмотр, перед отъездом в санаторий мы делали, анализы — все было в порядке. Все ли? А если причина в этом самом — в этих бактериях? Еще ведь ничего точно неизвестно! Ничего!»
