Хороший вопрос, я ухватил кончик лицевой растительности и присмотрелся. Хм-м-м, и впрямь зеленая… Странно. Что бы это могло значить?
– Просто натуральная, экологически чистая борода… – попытался оправдаться я, но сестра продолжала сгущать тучи:
– А ты не задумывался, Бобби, о том, что скоро, возможно, захочешь кусаться? Не страшно? Мне вот страшно!
– Да не…
– А что «не»? Что «не»? Может быть, ты сейчас притворяешься, а сам сейчас кинешься и выпьешь мою кровь!
– Бред…
– Бред?
– Пить кровь – твоя прерогатива, – я зубасто улыбнулся, но шутка, конечно, провалилась.
– Брат, слушай сюда. Сейчас ты пойдешь в больницу. Сам, или я вызову санитаров.
Как в такой крохотной хоббичухе умещается вселенная упрямства и решительности? А вдруг я в самом деле захочу ее укусить? Бедная сестренка… Бедная бабушка… Невкусный Урман… Костлявый Федор…
Снова взглянул на кончик бороды. Зеленая. Где я раньше мог видеть бороду этого цвета? У всех цвергов черные, будто обсыпанные углем бороды. Почему моя зеленая?
Ой.
В прозрении я хлопнул себя по лбу.
– Уни-Говорящие-Слюни! Конечно!
– Что? – сестренка аж подскочила он неожиданности.
– Не «что», а «кто»! – я рассмеялся. – Теперь-то я точно знаю, КТО был тем самым гномопырем! Ха-хах-ха-ха!
– И кто?
– Говорю тебе Уни-Говорящие-Слюни, тамада из пещеры, он вел мою помолв… – я опомнился и заткнулся. Не стоило про помолвку.
Сестра побледнела, обхитрить ее трудно, как и бабулю.
– Что ты сказал, братец? – Билль наклонила голову с видом орлицы, собирающейся поохотиться. – Помолвку?
– Ничего, ничего не сказал, – мне захотелось стать немым, невидимым и размером с ноготь.
– Что-за-по-молв-ка?! – прошептала Билль и сорвалась на крик. – Ты ЖЕНИШЬСЯ, а я, единственная, РОДНАЯ сестра, ничего не знаю?!! Когда это мы вдруг стали чужими?
– Кто женится? – конечно, я теперь выглядел полным идиотом, и она имела полное право пытать меня каленым железом. – Разве я сказал, что женюсь?
– Понятно… понятно… – в тоне ее смешались обида, настороженность и недоверие. – Может быть, ты еще и бредишь?
– Возможно… – согласился я на всякий случай.
– Раз так, я тем более позову санитаров! Сиди, ничего не делай, никуда не ходи. Я скоро.
Когда я нашелся, что ответить, сестры в норе не уже было. Я постоял и начал машинально, по-гномьи, наводить порядок.
11. Добрый хозяин с медным тазом
Понадобилось чуть больше часа, чтобы привести нору в более-менее приличный вид. Никто за мной не приехал. От нечего делать я вышел на двор. Зря Биллька так переживала, я себя прекрасно чувствовал и чужой крови пока ни капельки не хотелось. Вот «Треск и скрежет» – другое дело, всегда пожалуйста.
И знаете что? Санитары за мной могут и вовсе не приехать. Почему? Да потому. Начнем с того, что Биллька явится в больницу и скажет, что хоббита Боббера укусил гномопырь.
– Ах, хоббита?! – противно улыбнутся гоблины в приемном отделении. – Хорошо, хорошо. Вызов принят, ожидайте. Ну чего стоишь? Свободна, малявка!
И ничего не сделают, потому как их больничная инструкция, утвержденная ОЧЕНЬ ВАЖНЫМ ГОРБОНОСОМ, гласит: «Вызовы хоббитов приравниваются к ложным вызовам и выезжать по ним надо в самых крайних случаях», – то есть, надо понимать, никогда. Все просто: если хоббит, значит, жди много суеты на пустом месте. Шум-гам-переполох, и выясняется, что один мохноногий у другого хитропузого котлету стянул. А на ушах вся База, включая шефа. Так оно частенько случается, но теперь всё реже – на хоббитов организованно плюнули. «Так что, – решил я, – в больницу успеется всегда». Прижмет – сам пойду, а без меня в качестве живого доказательства Билльку примут за дурочку; просто маленькая еще, в чудеса верит. Вот начну кусаться, когти о звездолеты точить, выть на все, что светится, тогда да, тогда они поверят, главное, чтоб не пристрелили.
Страх перед новой, бородатой жизнью отступил. Победило любопытство. Теперь меня привлекали сломанные вещи. Хотелось отвинчивать, затягивать, вкручивать, менять, снимать, забивать, смазывать, паять, пилить, прикладывать, сгибать и разгибать. Слово «воровать» с первого места в списке типичных хоббитских желаний свалилось куда-то вниз, к первичным потребностям.
Чудеса!
Я вернул к полноценной жизни калитку, которая, сколько ее помнил, влачила жалкое существование на одной скрипучей петле. Впервые с презрением проводил взглядом стайку голодных сородичей. «Бездельники! Тунеядцы! Оболтусы!» – хотелось орать им вслед. Разве можно так жить? Пустая беготня и больше ничего… Найдется ли среди них один, способный вбить гвоздь и не обрушить стену? Нет, не найдется. Сам был такой…
Тут меня и пробило: а хоббит с руками существует, имя его – Урман.
Вот кого я уважал хоббитом, и зауважал еще крепче, став цвергом. Вот кто думает о действительно важном, а не о жареных курах и пицце с грибами. Впервые за нашу дружбу мне захотелось говорить с ним об изобретениях. Не о планах очередной вылазки в столовку, не о том, как использовать Федора, не о гнусных гоблинах – хотелось засесть за чертежи, обсудить электрические волны и законы физической кинетики. Вместе мы могли бы собрать гномохоббомобиль с навигатором по галактикам и душевой кабинкой для провоза контрабанды, провести испытания. Для испытаний есть Федор… Красота!
За сладкими гномьими мыслями, представляя, как истошно будет орать Федор, я без происшествий дотопал до дружбанской норы. Интереса прохожих – ноль. Хоть бы один остановил, хоть бы кто спросил: «Эй, Боббер, что с тобой?», «Что с лицом, Боббер?», «Сменил образ, дружище?», «Боббер, почини, пожалуйста, будку». Хоббиты продолжали заниматься привычными делами: воровали, жрали, слетали с катушек, а цверг… Ну что цверг? Прошел и прошел.
Калитка Урмана болталась открытой – обычная история, он забывчив, особенно когда выводит доказательство новой теоремы. Главное, когда пробираешься через дворик, беречь пальцы на ногах. Отбить их можно сразу о кучу кирпичей. Это вам не бабулин дворик… У бабули цветы в клумбах, у него – микросхемы в коробках; у бабули газон, у него – холодильники, микроволновки, даже унитазы есть; трубы пластиковые всех размеров от пальца толщиной, ведра сиреневой жижи, макулатура, велосипедная цепь. Пока прорвешься к норе, двадцать раз запутаешься, споткнешься и упадешь. Сразу видно, кто в квартале не ждет гостей.
Я глянул в закопченное окошко норы и смог увидеть на мутном стекле лишь трещину в форме молнии, заклеенную изнутри сморщенной полоской скотча. В стекле отражалась часть урманского двора: на трезвый взгляд – свалка, а для хозяина – сокровищница.
Над порогом висела вечно удивленная трубка видео-камеры. Мой кадыкастый друг серьезно относится к безопасности, он уверен, что База переполнена злодеями, мечтающими стырить его чертежи и книги, продать космическим пиратам, чтобы те уничтожили Вселенную и навечно осквернили его доброе имя. Еще он верит, что крайне интересен всяким сектам, хотя, по-моему, на Базе секты существуют лишь в воображении Урмана. Однажды он подробно рассказал мне о каждой – помню, были какое-то святое братство орков-девственников, клан единорогов-патриотов и прочая лабуда… И все они, оказывается, просто спят и видят, как добраться до моего сверхгениального друга.
