На ходу Усаму «выдёргивают» из группы трое военных; ставят у стенки, начинают обыскивать… Гулю, в наручниках, с заломленными руками, выводят отдельно и передают в руки подоспевших спецназовцев. Его, с Усамой и добровольно присоединившимся Биллом, омоновцы уводят куда-то отдельно от основной группы пассажиров. Остальная группа движется дальше. Ева на ходу постоянно оглядывается на своих странных спутников, конвоируемых бойцами.
В убежище почти светло (работает аварийное автономное электроснабжение); много суетящихся людей в камуфляжной форме и белых халатах; много раненных; бьющихся в истерике или находящихся в шоковом полуобморочном состоянии. Тяжело раненых санитары грузят на медицинские койки и увозят по коридору на хирургические операции; с легко ранеными управляются медсёстры.
Медсестра указывает на свободные скамейки. Ева и Тася молча садятся.
Ева и Тася сидят, прижавшись друг к другу, на скамейке и наблюдают за происходящим широко открытыми глазами. Ева гладит дочь по волосам.
* * *
У АЭРОВОКЗАЛА. Толчея у входа в аэровокзал: большинство людей рвётся из помещения наружу, другая часть с не меньшим упорством стремится попасть внутрь. Крики толпы заглушают гул моторов. Везде работает только аварийное освещение, но света довольно много — в основном от освещённого красными всполохами неба, от автомобильных фар и прожекторов.
Мы видим, как в небе на разной высоте кружатся потерявшие ориентацию пассажирские самолёты…
Человек 30 (очевидно, в ожидании одного рейса) стоят, не шелохнувшись и задрав головы вверх, у края площадки…
Чуть поодаль группы мужчина напряжённо склонился над мобильным аппаратом, и пытается что-нибудь поймать в эфире… Сквозь треск, вой и шипение радиопомех вдруг прорывается простая и трогательная мелодия… Это известная грустная мелодия Вангелиса Папатанассиу.
В небе всполохи… Несколько самолётов пересекают пространство над аэропортом в разных направлениях… Один из самолётов, словно зависнув, неожиданно меняет траекторию и задевает крылом самолёт, летящий ему навстречу… Короткие вспышки в небе… Грохот взрывов. Медленно опадающие вниз горящие обломки…
Огненные блики играют на их лицах и отражаются в напряжённо распахнутых глазах. Мужчина с радиоприёмником, не мигая, смотрит в том же направлении.
Словно осенние листья, кружась на переднем плане, с небес начинают сыпаться бумажные деньги — всё гуще и гуще…
Где-то женщины кричат, плачут дети. Раздаются хлопки пистолетных выстрелов… Откуда-то снизу доносится автоматная очередь.
* * *
У старенького московского дворика слышится шум подъезжающего автомобиля. Светом фар освещаются своды арки, а затем и пространство дворика. Кабриолет въезжает; останавливается, не гася фар. Выскочив из машины, Серьга подходит к обшарпанной двери, ведущей в полуподвал. Открывает дверь. Апдейт следует за Серьгой. Серьга возвращается к машине, со стоном взваливает на себя Джо и идёт к открытой двери.
Исчезает там со своей ношей и Апдейтом. Где-то совсем недалеко раздаётся мощный взрыв. Верхняя часть стены дома и крыша ярко освещаются вспышкой и огненными бликами.
Мёртвый, без единого «живого» огонька, город освещён заревом множества пожаров. Ветер носит над городом тучи пыли, ворохи мусора, бумаг и денежных купюр. В небе кружат самолёты. За границами локальных пожаров, по которым угадываются очертания города, — чернота…
Где-то далеко-далеко мерцают очаги других пожарищ: очевидно, это какие-то другие населённые пункты…
* * *
В приглушённом ровном освещении ночников почти темно: трудно сразу понять, где мы находимся. Мы различаем поначалу только медленно приближающееся к нам белое пятно, которое по мере приближения оказывается свежеперебинтованной Тасиной рукой, лежащей на груди Евы.
Ровным фоном — нейтрально и умиротворённо слышится ночной «вокзальный» гул негромких голосов, шарканье перемещающихся ног, скрип скамеек; издалека слышится слабо узнаваемая, растворённая в общем ровном гуле, музыка. Мы медленно движемся между рядов, с неподвижными и едва угадываемыми фигурами расположившихся на скамейках людей. Некоторые тихо переговариваются между собой — по-русски, по-украински, по-английски, по-татарски, по-румынски. Мы успеваем ухватить какие-то слова, фразы, диалоги…
По мере приближения к белому пятну перевязанной Тасиной руки и двум неподвижно сидящим на скамейке силуэтам Таси и Евы, постепенно узнаём их. Они спят в довольно неудобных позах: голова Таси на плече Евы; Ева уронила свою голову поверх Тасиной головы, крепко обхватив свободной рукой её тело. Они, похоже, уснули довольно внезапно — возможно, под действием сильного успокоительного.
Ева улыбается во сне. Слышится смех третьего мужчины. Музыка звучит всё отчётливее: это «Ода к радости» — в ритме венского вальса. Улыбка играет на вдруг помолодевшем лице Евы.
Цветные блики начинают играть и искриться на её лице. Музыка звучит всё громче, голоса постепенно сливаются в общее радостно-торжественное многоголосие.
* * *
ГЛАДЬ ШИРОКОЙ РЕКИ. На нас движется освещенное множеством разноцветных огней, украшенное воздушными шарами и флагами, речное пассажирское судно. С палубы доносятся бурные, завораживающие звуки вальса.
На верхней палубе кружатся танцующие пары. Вдоль бортов за столиками под цветными абажурами сидит празднично одетая публика: мужчины во фраках и смокингах, дамы — в роскошных вечерних туалетах.
Среди танцующих на палубе пар, Ева и Тася сидят за ресторанным столиком. Они сидят почти в тех же позах, что и в убежище МЧС: только голова Евы приподнята в радостном ожидании; глаза распахнуты навстречу приближающейся камере. Тася спит с умиротворённой улыбкой на плече Евы.
Она смотрит на нас.
ЕВА (осторожно, растягивая каждое слово) Милый, ты пришёл…
Глава двадцать седьмая. НАДЕЖДЫ ОБРЕЧЁННЫХ
Джо открыл глаза. Не отрываясь, он смотрит в одну точку, будто увидел там что-то важное и необыкновенное Это — особенный, долгий, «внутренний» взгляд. Губы его слегка шевелятся. До слуха едва доносятся произносимые им звуки, складывающиеся в «Е-ва», «Е-ва, Ева»…
Он лежит — перевязанный, укрытый каким-то старым одеялом на железной кровати у стены старого арбатского полуподвальчика. Наконец, будто стряхивая наваждение, медленно поворачивает голову в сторону, пытаясь осмотреться…
На табуретке рядом с кроватью — лекарства, бинты, шприц, кружка с водой. На старом деревянном столе горит свеча в консервной банке, слабо освещая убогую обстановку комнаты. Слышится похрапывание: это Серьга спит на тюфяке, обложившись оружием, прижав к груди автомат. Апдейт, устроившийся в углу у закрытой входной двери, положив морду себе на лапы, открывает глаза и бдительно смотрит на небольшое грязное окошко, за которым угадывается предрассветное время суток. Кончики его ушей мелко и ритмично подрагивают. Он поднимает голову… Издалека начинает звучать «В пещере подземного короля» Э. Грига.
