Впрочем, бульдозеры в принципе приручались. Только вот использовать их было трудно — они мало на что годились, были тихоходными и неповоротливыми. Разве что дома ломать — но кому из живых могло прийти в голову ломать дома? А вот в местах, где дома растут, бульдозеров, говорят, встречалось много, но что они там делали, оставалось загадкой, потому что машины в таких местах двигались только ночью и в полной темноте. Да еще ревниво следили, чтоб никто из живых рядом не шастал. Да и к тому же растущие дома — большая в городах редкость. Один-два раза лет в сто встречаются. Пард, например, ни одного пока не встречал. А Гонза рассказывал, что видел, как росла шпиль-многоэтажка на Соборной сорок семь лет назад. Еще не небоскреб, но уже весьма высокое здание. Говорил, ночь машины пошумят-пошумят, а наутро глядь — этаж-другой вырос. За три недели, говорит, и отросла. А машины потом сбились в колонну и куда-то уползли. Даже забор с собой прихватили, что место роста огораживал.
Пард хлебнул и вновь обратился к Кэпу:
— Так что получается… Вот если на «Корсар» торпедник кинется, то все? Буль-буль?
Кэп пожал плечами:
— Ну, не факт вообще-то. Во-первых, они только кажутся грозными — далеко не всегда они пускают торпеды. Во-вторых, далеко не у всех торпеды есть. Так, попалит из пулеметов и, глядишь, отстанет. Но это в том случае, если сопротивляться. Пулевой стрельбы они не шибко боятся, они ж бронированные. А вот гранат и ракет — опасаются. В общем, можно их отогнать, как и любую дикую машину. Если с умом. Если знать их нравы и повадки. Я — знаю, если это тебя интересует.
Кэп тоже отхлебнул.
— Ну, доволен? — спросил он.
Пард поспешно кивнул.
— Надо же будет шефа успокаивать. — Правый глаз сам собой подмигнул яхтсменам. — Он же меня великим мореплавателем считает…
Кэп фыркнул.
— Мореплаватель… Что ж ты в прошлый поход к Крыму про торпедники не спрашивал? Или когда чуть в Бухарест не ушли?
— Не спрашивал? А ты вспомни, на каких бровях мы шли! Я только за Кинбурном протрезвел, да и то ненадолго. А после Бухареста меня вообще на берег сгружали, вспомни…
— Что было, то было… — вздохнул капитан. — Кутняк тогда «Пьяную лодку» по десять раз на дню крутил да слушал, затрахал нас по самое не могу.
— А чего? — Кутняк пожал плечами. — Хорошая песня. Мне нравится. И, главное, название подходящее. Кстати, а где там рыбка была?
— А вот! — Пард вытащил пакет с таранью. Некоторое время народ блаженно потягивал пиво под рыбу, а разговор тек в общем-то ни о чем.
Мало-помалу опростали и канистру, и вторую «Гайдабуровки». Остались только бутылки из-под «Кола-копты». Решили сниматься и идти к Родникам, перехватывать «Рихтер».
— Давай шевелись, макрель его через пролив! — Кэп подпустил в голос капитанских ноток. — Пард, уберешь тут со столика, ладно?
— Ага. — Пард послушно сгреб шелуху и кости в опустевший пакет из-под рыбы и стал сосредоточенно протирать стол.
— Чего ты там трешь? — подозрительно спросил Кутняк с палубы, пригнувшись и заглядывая в каюту.
— Ну, — растерялся Пард. — Крошки всякие…
— А что, остались крошки? — несказанно удивился Кутняк и вздохнул: — Стареем, братец… Теряем форму.
Пард в ответ только хмыкнул: уж больно сокрушенный у Кутняка был тон.
«Корсар» разворачивался к ветру. Казалось, палуба теперь шатается куда сильнее, чем когда отходили. Но Кутняку и Кэпу было равнобедренно: эти в любом состоянии на ногах держались крепко, если находились не на суше. Да и Xor с Гайдабурой тоже. Вот Парду — Парду да, стало сложнее сохранять равновесие. Но он старался.
— Хватит сачковать, — скомандовал ему Кэп. — Садись на стаксель.
— Я? — удивился Пард. — Я не умею.
— Так учись!
На плечо Парду легла смуглая рука полуорка и он послушно сел на банку. В ладонях оказался шершавый шкот.
— Держи! Да крепче, крепче!
Пард уперся ногами и что есть мочи потянул шкот на себя. Парус отозвался упругим усилием, и «Корсар» слегка накренился, но и пошел быстрее.
Минут через пять Кэп скомандовал:
— Поворот!
Пард уже знал, что делать: сперва пригнуться, чтобы гиком по башке не звездануло, потом пересесть на банку по другому борту и снова держать шкот. Все то же, но зеркально. Яхта то кренилась, сильно заваливаясь набок, так что к борту близко-близко подступала беспокойная вода, то снова выпрямлялась, целясь мачтой в низкое облачное небо.
— Не боись! — подмигнул ему Кутняк. — Не ляжем. Формулы яхтинга знаешь? Чем сильнее крен, тем больше сила, которая заставляет яхту выпрямиться. А иначе бы уже все валялись парусами по волнам…
Пард не то чтобы боялся — понимал, что раз ходят на яхтах, значит те для этого и приспособлены. Просто близкая вода внушала уважительный и смутный восторг.
«Корсар» шел галсами, пока на траверзе не замаячила Матвеевка. Река здесь делала широкую излучину; ветер дул теперь точно в корму и колдунчики вытянулись вперед по ходу яхты.
— Бабочку! — скомандовал Кэп и, взглянув на Парда, смилостивился: — Ксор, сядь на шкот, пусть это отдохнет…
«Это», то есть Пард, обрадовался: кисти уже заметно ныли от напряжения.
Грот и стаксель теперь были раскинуты в разные стороны от мачты, действительно напоминая крылья огромной бабочки. «Корсар» пошел бойчее. Но даже Пард знал, что бакштаг в смысле хода все равно лучше ветра в корму.
Сначала закончилось пиво в первой бутылке из-под «Кола-копты», потом во второй, а у самого камышиного острова — в третьей. Камыши были совсем рядом — метров полста.
— Не сядем? — недоверчиво спросил Кутняк, глядя на непроглядный частокол зеленых стеблей.
Кэп лихо развернул яхту к левому берегу.
— Не. Не сядем, — уверенно сказал капитан.
Ветер наполнял паруса, но камыши почему-то оставались такими же близкими.
— Ага, — сообразил Кутняк. — Конечно, тля, не сядем. Мы, тля, уже сидим, макрель его через пролив!
— Да? — спросил капитан и внимательно поглядел за борт. Взгляд у него плыл — впрочем, как и у остальных. — А ну, давай на правый борт!
Все переместились. Яхта накренилась, но сидела так же прочно и надежно.
— Щаз я на топенант влезу… — сказал Кутняк и пошел к мачте. Повозившись со снастями, он вдруг повис на тонком конце, который тянулся к самой верхушке мачты. «Корсар» стал крениться все сильнее и сильнее.
Кэп проворно выбрался из-за руля, влез ногами на гик и лег на парус, сложив руки на груди. Яхта накренилась еще сильнее, так что Кутняка опустило к самой воде и макнуло чуть не по пояс.
— Мама! — сказал Кутняк чужим голосом и проворно полез вверх по топенанту, скрежеща мокрыми джинсами. — Вода-то холоднющая!
