Тогда, может, стоит испортиться?…
21. Анжела
Такой молчаливый… Тише тени прошел. Профессиональное, наверно…
Минималист в общении. Заразительно. Попробую и я не болтать. Поможет наблюдениям.
22. Светлана Бизяева
Катерина ушла, и мандраж вернулся. Надо было упросить ее дождаться Ады.
Не зная, куда себя деть, Светлана подходит к окну, распахивает его и смотрит вниз. Внутри екает от страха. Двадцать третий этаж, двадцать три года… Зачем это совпадение? Что, после следующего дня рождения перебираться выше, или двадцать три – ее предел?
Тут и свет, и простор, а все равно как в темнице. Рюрикович заточил. И надо же, было куда – как раз квартира новая подоспела.
Воспоминания, картинки из прошлого перемежаются на какой-то бешеной скорости, но так четко, как бывает только…
Отец будто знал, что понадобится берлога. Специально торопил нанятого дизайнера, а когда что-то стопорилось, шло не по его графику, безжалостному к человеческим слабостям, то, удивляя всех, только не Светлану, сам вмешивался: вызывал прораба и даже распекал маляров и паркетоукладчиков…
Обычная его манера – до немыслимого минимума сжимать сроки от возникновения идеи до ее реализации. Будто ставку в казино делает… Только не на судьбу полагается, а на себя, на свою власть над людьми. А если кто не соответствует или вдруг по незнанию рогом упирается, то… Нет человека – нет и проблемы. Иногда кажется, что он, как культурист, наращивает свою властную и денежную мускулатуру именно для того, чтобы упиваться этой бесчеловечной скоростью.
«Поосторожней! Папаша у тебя дотошный… Во все вникает…» – ворчал прораб, передавая Светлане облатку с таблетками и такой изящный, почти как игрушечный браунинг. Случайно выяснилось, что мастер еще и надежный доставала. Позвонишь ему – и максимум через час получаешь то, что нужно. Заначку-то делать опасно – обыск возможен в любую минуту. И если отец обнаружит препарат, то точно совсем изолирует. По-настоящему. Безжалостно…
Слеза набухает в глазу, но Светлана промокает ее бумажным носовым платком и велит себе не каркать. Пока-то не настоящее заточение… Отец вон сам прислал Катерину. Неужели специально выписал ее из Испании? Заботится… Знает, как она может успокоить человека. Жаль, я неприбранная была. Вот если б после Ады… Просила же эту молчунью раньше приехать!
Но и так было здорово! Как это у Катерины выходит? Вроде просто чаю попили, поболтали ни о чем… А чернота одиночества разбавлена.
И чтобы она опять не сгустилась, сейчас самое время подбодриться.
Светлана подпарывает толстый наматрасник, достает из угла пару колес и натыкается на маленький плоский браунинг… О, пригодится… Явится кто – скажу, что у меня бесшумный…
Она всухую проглатывает голубые овальные таблетки и идет к окну в спальне, за которым в это графическое время суток можно разглядеть каждую сталинскую высотку, каждый новосляпанный небоскреб. Черно-белая панорама Москвы… Но сейчас чисто вымытое стекло как будто покрыто амальгамой. Зеркало, в котором видит она только себя, только свою жизнь. То же самое – если уткнуться в книжку или в телик.
До ее шестого класса отец был плотно занят карьерой и не вникал в детские проблемы. Уходил на работу – она еще спала, а когда приходил – откуда ей знать, но точно после десяти вчера: именно в это время ей полагалось если не спать, то не выходить из своей комнаты в дальнем конце огромной квартиры в Брюсовом переулке. Они переехали в нее из третьего по населению города России, когда отец за один год прыгнул вверх на несколько карьерных ступеней. Кто-то там умер, или погиб, или убили его… Светлана подслушала телефонный разговор мамы с бабулей, но поскольку ей внятна была лишь материнская линия защиты, то она не четко поняла, за что бабушка с другого конца провода нападала на отца. «Ему завидуют, поэтому и наговаривают. Виктор никого не может лишить жизни! Никого, ни за что!» – убеждала мама не только бабушку, но и себя.
Для того чтобы самой верить мужу, верить в мужа, мама вообще перестала с кем-нибудь общаться и почти никуда не выходила, совсем как знатная китаянка. Тех слуги выносили в паланкине, а она… Когда она должна была сопровождать отца на какой-нибудь правительственный прием, то пару шагов делала от порога до «мерседеса» – шофер придерживал сперва подъездную дверь, потом распахивал заднюю дверцу машины, а мама ныряла в ее нутро. Вот и вся «прогулка». Обычно же мать отдавала распоряжения прислуге и вызывала на дом весь штат, обсуживающий ее красоту: густые волосы до лопаток – натуральная блондинка без искры седины, эталонные пропорции виолончельного тела, упругая гладкая кожа, которую удавалось погладить в разных местах, прежде чем мать отмахивалась от Светланы, как от прилипчивой мухи, и снова уходила в себя… И вся эта роскошь досталась только ей, дочери не обломилось даже малюсенькой частицы. Ничем не поделилась мамаша.
Светлана ежилась, когда мать, не повышая голоса, меланхолично, но бесповоротно выгоняла очередную парикмахершу или портниху. Внутри холодело от этого равнодушного спокойствия. И в знак протеста она наказывала кукол за то, что те сердились друг на друга. В общем, до шестого класса она была обычной доброй девочкой… Замкнутой, но не настолько, чтобы стать парией в классе. До тех пор, пока отец не заметил, что дочь – вылитый он в женском варианте: широкоскулое лицом с низкими, почти сросшимися бровями (Ада упаривается, выпалывая эти заросли), плоский ширококостный круп, коротковатые ноги… «Бедная», – пробормотал он тогда вслух и принялся выковывать из дочери бойца. Чтобы ему угодить, Светлана как бы раздвоилась: наедине с собой, то есть засыпая ночью и просыпаясь утром, была прежней задумчивой девочкой, а в остальное время суток, окруженная учителями, тренерами, одноклассниками, научилась требовать, приказывать, угрожать. Раз надо…
Когда не хватала куража, потихоньку от домашних принимала таблетки, которые можно было без проблем купить в ее элитной школе. Прочувствовала, как всего одна белая, голубая или розоватая шайбочка меняет цвет жизни. Из черно-белой тесноты попадаешь в яркий многообещающий простор. Тратила свои деньги и осторожно подворовывала из ридикюля, в котором всегда была крупная сумма на хозяйство и на материнскую красоту.
Мысли не было ослушаться отца и не ломать свой характер, тем более что его-то самого именно такие манеры вознесли на самые верхи. И еще, конечно, круглосуточная включенность в работу.
Как-то в воскресенье к нему домой зашел Олег, чтобы подписать суперсрочные бумаги.
Почему Светлана предложила одному из министерских клерков подождать отца, кофе сама сварила первый раз в жизни… Риторический вопрос… «Пала жертвой мужского обаяния…» – что-то в этом роде.
Тогда, пять лет назад, взбунтовалась в первый раз. Попросила отца сесть на диван и прямо перед ним выпотрошила себе в ладонь две упаковки снотворного, добытого криминальным способом – стащила у маминой врачихи чистые рецептурные бланки и скопировала подпись. Придумала этот финт, чтобы не засветить источники регулярной добычи амфетаминов, которыми в период слепой влюбленности почти и не пользовалась. Понимала, что, когда отец спросит, откуда взяла, она расколется.
