Эта картина ей знакома: папа с ребенком, а мама в той же комнате, спиной к ним.
Внезапно миска оказывается настолько тяжелой, что выскальзывает у нее из рук. Помидоры, огурцы, лук и листья салата разлетаются по полу. Мартин начинает плакать. Мама откладывает вязанье и вскакивает с кресла-качалки.
Виктория пятится к двери.
Прихожую она пересекает, уже переходя на бег.
Мчится вниз с крыльца, спотыкается и неловко падает на гравий, но сразу вскакивает и бежит дальше. Она выскакивает из калитки, что есть мочи несется по дороге в сторону дома и влетает к себе во двор. С плачем распахивает дверь и бросается на кровать.
Внутри у нее все клокочет. Она понимает, что Мартина испортят, он вырастет, станет мужчиной и будет таким же, как все остальные. Ей хотелось защитить его, пожертвовать собой ради его спасения. Но она понимает, что опоздала.
Всему прекрасному пришел конец, и вина лежит на ней.
Тут раздается осторожный стук в дверь. Виктория слышит снаружи голос папы Мартина. Она подползает к двери и запирает ее.
– Виктория, что-нибудь случилось? Почему ты так разволновалась?
Она пытается подняться, но скрип половиц так и норовит выдать, что она здесь, всего в нескольких жалких сантиметрах от двери.
– Виктория, дорогая, может быть, ты нас все-таки впустишь? Мы ведь слышим, что ты там.
Ей ясно, что сейчас отпирать дверь нельзя. Это было бы слишком неловко.
Она крадется в спальню, открывает выходящее на заднюю сторону дома окно и вылезает наружу. Потом делает большой крюк, огибает сарай и выходит на гравиевую дорожку. Услышав ее шаги, они оборачиваются и устремляются ей навстречу.
– Вот ты где, а мы думали, ты внутри. Куда ты убежала? Она чувствует, что сейчас рассмеется.
Мама и папа с закутанным в полотенце ребенком на руках.
Вид у них глупый. Перепуганный.
– Мне очень захотелось какать, – лжет она, не понимая, откуда берутся слова, но звучат они хорошо.
Они подхватывают ее смех, обнимают ее.
Мама несет ее обратно к их дому, и Виктория не видит в этом ничего странного.
Ее руки как раз такие надежные, какими обычно бывают руки, когда снова все хорошо.
Тогда бояться нечего.
Ноги Виктории ударяют маму по бедрам при каждом ее шаге, но ее это, похоже, совсем не волнует. Она решительно идет дальше. Как будто Виктории самое место у них дома.
– Вы приедете опять следующим летом? – спрашивает она, чувствуя, как щека мамы касается ее щеки.
– Да, конечно, – шепчет мама. – Мы будем каждое лето возвращаться к тебе.
Тем летом Мартину оставалось жить шесть лет.
Больница в Худдинге
Против Карла Лундстрёма выдвигалось обвинение в изготовлении и распространении детской порнографии, а также в понуждении дочери Линнеи к действиям сексуального характера. Сворачивая к больнице, София Цеттерлунд обдумывала, что ей известно о его прошлом.
Карлу Лундстрёму сорок четыре года, и он занимает высокую должность в компании “Сканска”, отвечает за несколько крупных строительных проектов на территории Швеции. Его жене Аннет сорок один год, а их дочери Линнее четырнадцать. За последние десять лет семья переезжала раз шесть, от Умео на севере до Мальмё на юге, и в настоящее время проживала в большой вилле, постройки рубежа веков, возле залива Эдсвикен в пригородном районе Дандерюд. Полиция сейчас усиленно занималась выявлением вероятного круга педофилов, в который Лундстрём, возможно, входил.
Постоянные переезды, думала София, въезжая на парковку. Типично для педофилов. Переезжают, чтобы избежать разоблачения и отделаться от подозрений в нарушении норм семейной жизни.
Жена Аннет Лундстрём и дочь Линнея обе не хотели признавать случившегося. Мать пребывала в отчаянии и все отрицала, а дочь впала в апатическое состояние и хранила полное молчание.
София припарковала машину перед главным входом и зашла в больницу. По пути наверх она решила еще раз просмотреть материалы.
Из протоколов полицейских допросов и документов начальной стадии судебно-психиатрической экспертизы следовало, что Карл Лундстрём чрезвычайно противоречив.
Записи допросов велись дословно, и он, в частности, рассказал, как взаимодействовал с другими мужчинами, входящими в вероятный круг педофилов.
По словам Лундстрёма, такие мужчины находили друг друга повсюду, подмечая друг у друга знакомое по собственному опыту особое отношение к детям. Он говорил о физической тяге к детям, которую редко улавливают другие, а педофилы чисто инстинктивно фиксируют друг у друга. Иногда, если все сходится, им не требуется слов, они способны подтвердить наклонности друг друга одними взглядами и жестами.
На первый взгляд он хорошо вписывался в определенный тип мужчин с педофилическими или эфеболическими личностными отклонениями, с которым Софии неоднократно доводилось сталкиваться.
Их главным оружием являлась способность подчинять, манипулировать, устанавливать доверительные отношения и вселять в свои жертвы чувство долга и покорности. В конечном итоге речь шла попросту о некой взаимозависимости между жертвой и преступником.
Их объединял не только интерес к детям, но и общий взгляд на женщин. Жены им полностью повиновались, они понимали, что происходит, но никогда не вмешивались.
София засунула документы в сумку.
– Ну тогда лучше покончим с этим побыстрее. Вы должны оценить мою психическую вменяемость. Что вас интересует?
София смотрела на сидящего перед ней мужчину.
Волосы светлые, тонкие, уже чуть тронутые сединой. Глаза усталые, немного опухшие, а взгляд, как ей показалось, излучает какую-то печальную серьезность.
– Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с дочерью, – сказала она. Лучше сразу перейти прямо к делу.
Он провел рукой по щетине.
– Я люблю Линнею, но она меня не любит. Я посягал на нее и признался в этом, чтобы облегчить ситуацию всем нам, то есть в семье. Я люблю свою семью.
Его голос звучал устало и безразлично, а апатичный тон придавал его словам фальшивую ноту.
Его арестовали после долгой слежки, и обнаруженный у него в компьютере порнографический материал содержал несколько фотографий и видеосъемок его дочери. Что же ему оставалось, кроме как признаться?
– Каким образом, вы полагаете, это облегчит их ситуацию?
– Их необходимо защитить. От меня и от других.
Это заявление показалось ей настолько странным, что явно подводило к уточняющему вопросу.
– Защитить от других? Кого вы имеете в виду?
– Тех, от кого защитить их могу только я.
