— Мне нужно тебя увидеть.
— А я не горю желанием видеть тебя. И не звони сюда больше, сделай одолжение.
Я бросила трубку и вцепилась в подлокотники кресла. Мельников. Звонит как ни в чем не бывало, словно старый приятель. Узнал где-то номер мобильного, который я никому не даю. Мне стоило огромных усилий сказать ему то, что сказала: один только звук его голоса заставлял меня терять голову. Надо же, как сильно я его любила, что даже через столько лет помню и подчиняюсь!
Наступила пятница, я надеялась сегодня уйти домой раньше — дел не было, судов тоже, я перебирала материалы по одному из дел, рассмотрение которых было отложено, и тут позвонил Мельников, выбив меня своим звонком из колеи. Что ему нужно? После того визита он никак не проявлялся, не звонил, не приезжал, и вдруг здравстуйте! Вечером я должна была позвонить Анастасии и узнать, не нужно ли чего-нибудь ей и Алене. Сейчас же я даже не могу вспомнить, где именно у меня лежит телефон с номером Потемкиной. Нет, пора домой, домой…
— Нина, я уезжаю, — на ходу стараясь попасть в рукава шубы, заявила я изумленной секретарше, — водителя отпусти, я такси поймаю. До понедельника.
Нина не успела ничего сказать, а я уже бежала вниз, к выходу из здания, сама не понимая, почему и от кого бегу. Морозный воздух немного отрезвил меня, и я, успокаиваясь, решила пройтись пешком. Шла, шла — и очнулась на Третьяковке, не совсем понимая, как именно добралась сюда так быстро. Очень хотелось есть, до дома оставалось всего ничего, но из открытой двери ресторанчика вдруг запахло чем-то необыкновенно вкусным, печеным — кажется, пиццей, — и я не смогла пройти мимо.
Это оказалось обычное сетевое заведение со множеством столиков и шумным контингентом, но сейчас я не очень искала уединения — на людях нет возможности предаваться панике, а она уже была близка. Заказав бокал красного вина, пиццу с грибами и чашку кофе, я начала рыться в сумке в поисках уведенного со стола у Нины портсигара с сигариллами. Когда нашла, то немедленно сунула одну в рот, и тут же у моего лица возникла мужская рука с зажигалкой:
— Прошу.
Я вздрогнула и уронила сигариллу на стол — передо мной стоял Мельников.
— Ну, чего ты испугалась? — присаживаясь за столик, ласково спросил он. — Можно подумать, я монстр!
— Ты начал меня преследовать? — стараясь держать себя в руках, спросила я и снова взяла сигариллу.
— А как еще я могу с тобой пообщаться? Трубки ты бросаешь, в кабинет к тебе только по записи, в гости, как я понимаю, тоже не позовешь.
— Кирилл, зачем тебе это? Ты исчез, я пережила — все. Нет причин начинать все снова.
Он склонился над столом и проговорил, глядя мне в глаза:
— А наша встреча уже стерлась у тебя из памяти? Ты забыла?
Я дернула плечом — вот как раз от этих воспоминаний мне хотелось избавиться. А Кирилл уже взял меня за руку, водил пальцем по запястью, чуть сдвинув вверх рукав блузки:
— Варька, не упрямься… я понимаю, что адски виноват перед тобой, но дай мне возможность все исправить. Я за тем и вернулся — исправить…
— Как можно исправить то, что когда-то убил? — тихо спросила я. — Ведь ты меня тогда растоптал, предал.
— Варенька… не хочу снова об этом, но… ведь ты не долго горевала — замуж выскочила за своего музыканта. Не зря он вокруг тебя так увивался, добился своего.
— Да он, может, от психушки меня спас! Если бы не Светик… да что ты знаешь-то вообще?! — чуть не во весь голос выкрикнула я, и на нас стали оборачиваться посетители.
— Тсс, тише… не надо так, Варюша… — Он успокаивающе погладил меня по руке. — Я все понимаю, ты сердишься… имеешь право. Но ведь ты не знаешь всех обстоятельств.
— А ты? Ты — знаешь их?! — Я прямо с подноса подошедшего официанта схватила бокал с вином и залпом выпила. — Повторите, — попросила у немного обалдевшего парня, и тот, переведя взгляд на Кирилла, кивнул. — Обстоятельства!
— Варя, успокойся. Давай перестанем жить прошлым. Есть ты, есть я, есть сегодняшний вечер. Мы можем начать все сначала.
Боже мой, да он идиот… «сначала»! С какого еще начала — когда уже была поставлена точка? Им же самим поставлена! Он убил во мне все человеческое, а теперь пытается поливать умершее растение в надежде, что оно зацветет.
Официант принес не бокал, а бутылку — я и не поняла, когда Кирилл успел сделать заказ. Вино лилось в бокал как кровавая струя, и это всколыхнуло неприятные воспоминания, от которых я с таким трудом избавлялась много лет. Неожиданно я расплакалась, чем совершенно ошарашила Мельникова — за все время нашего знакомства он не видел, наверное, ни единой слезинки, упавшей из моих глаз.
— Варя… — Он передвинул стул так, чтобы оказаться рядом со мной, обнял за плечи.
Но я вырвалась:
— Да не трогай ты меня!
— Все! — Он поднял руки вверх, демонстрируя согласие, однако стул на прежнее место не вернул, так и остался сидеть рядом, прикрывая меня от посторонних взглядов, пока я, всхлипывая, вытирала глаза бумажными салфетками. — Варь… ты бы объяснила нормально, без истерик. Вот уж не думал, что когда-то увижу тебя в таком состоянии. Прежде ты не позволяла себе так эмоционировать!
— Прежде я вообще была другая. Но ты вряд ли об этом помнишь.
Я взяла бокал и осушила почти до дна, вытерла губы ладонью — вот бы бабушка увидела, была бы в шоке… Присутствие Мельникова раздражало, но одновременно мне было страшно, что он встанет и уйдет, уйдет точно так же, как ушел тогда, много лет назад, из недорогой пиццерии, где мы сидели после занятий. Ирония судьбы — спустя годы мы снова сидим в итальянском заведении, только оно в разы дороже, без пластиковых тарелок и стаканов, зато с хорошей посудой, белыми салфетками и неплохим вином. И мы уже другие — не наивные второкурсники, которым кажется, что скоро весь мир будет принадлежать им, а взрослые, давно состоявшиеся в жизни и профессии люди с богатым багажом за плечами. Тогда почему я чувствую себя такой маленькой и беззащитной, совсем как тогда? И снова, снова декабрь. Почему все так?
Принесли мой заказ, но я уже не хотела есть, вцепилась в бокал и никак не могла оторвать взгляда от вина. Кровь. Много крови, озеро…
— Варя… — Кирилл легко коснулся кончиками пальцев моей щеки, и я вздрогнула.
— Что, Кира? — совсем как раньше… Никому он не позволял называть себя так, только мне.
— Поела бы. Ну-ка, давай… — Он отрезал кусочек пиццы и поднес вилку к моим губам. Я послушно съела и поняла, что чудовищно голодна на самом деле.
Пицца исчезла за считаные минуты, я почувствовала себя немного лучше и закурила. Мельников все это время молча смотрел на меня, словно боялся пропустить какую-то мелочь, любую деталь, как будто без этого мой портрет будет неполным.
— Может, прогуляемся? — неожиданно предложил он. — Здесь ведь до набережной рукой подать — напрямик через Озерковский. Пойдем?
