— Ну, не такие уж мелочи…
— Полтора миллиона рублей?! И вы считаете, что я способен…
Но я перебила, стараясь быть как можно более спокойной:
— Я тебя прошу, не нервничай. Конечно, ты не должен знать этого! И не знаешь. Успокойся! Мы дождемся Людмилу Валерьевну и с ней все обсудим. Может, тебе лучше домой поехать?
— Да-да… — пробормотал он, сжимая переносицу пальцами. — Конечно… лучше я поеду домой… ты останешься здесь, Варенька?
— Останусь. Вот ключи, поезжай. Я вернусь, когда выясню все, что мне нужно.
Мне показалось, что Светик облегченно вздохнул, когда совал в карман связку ключей от «Смарта». Он удалился быстрым шагом, как будто торопился сбежать с места преступления, к которому был непричастен. Но так даже лучше — он совершенно не приспособлен к решению проблем, тем более такого масштаба. Ничего не попишешь — в нашей семье не сразу было понятно, кто мужик. Наверное, у каждого свое предназначение. У Светика — это музыка, а у меня — такие вот проблемы.
— Ну что, будем ждать бухгалтера? — спросил Димочка, тоже провожая моего мужа взглядом.
— Нет выбора. Может, нам она расскажет больше, чем полиции?!
Я поежилась — было прохладно, и я совершенно зря надела осенние сапоги без каблука, потому что в них проще вести машину. Но ведь я не рассчитывала, что придется остаться на улице! Если Людмила пробудет в здании долго, мне обеспечена ангина — это точно. Но ничего, справлюсь бабушкиным методом. Тмин и коньяк — это наше все.
Мы прождали больше часа, то и дело бегая по очереди греться в Димочкину машину, однако бухгалтер так и не появилась.
— Убили они ее там, что ли? — зло спросил помощник, когда я в очередной раз пришла сменить его на «посту».
— Не знаю. Что-то долго. Может, выемку документов производят?
— Это что же — без санкции?
— Да уж получили, поди…
— Долго мы еще тут мерзнуть будем?
Хороший вопрос… Еще бы знать, что ответить!
— Ты можешь ехать, — разрешила я, но Кукушкин замотал головой:
— Ну вот еще! Как я вас брошу?
— Ночевать будем?
— Если надо… А нельзя ее завтра, например, побеспокоить?
— Да можно… Просто сейчас, пока она напугана, наверное, будет легче.
— Не думаю. Если ее опера хорошо потрясли, то она мало на что годится. Сколько ей лет?
— Ну, она не юная дева, ей лет пятьдесят с чем-то. А что?
— А то! — передразнил помощник. — Люди старой закалки, пообщавшись с нашими правоохранителями, редко выходят от них в благодушном настроении. Скорее наоборот — ей валидолу бы.
— Это ты зря. Людмила — тетка тертая, она вряд ли раскиснет.
Тут мы оба увидели, что к зданию театра подъезжает карета «Скорой» со включенными проблесковыми маячками. У меня неприятно заныло внутри.
— Видишь? — кивнула я, поглубже засовывая ледяные руки в рукава. — Что-то мне нехорошо.
— Это не за вами.
— Да уж лучше бы за мной.
— Думаете?..
— Скажем так — не исключаю.
Через десять минут я убедилась в собственной правоте. Людмилу вынесли на носилках и оперативно запихнули в машину.
— Черт… А ты был прав, — с досадой сказала я, провожая отъезжающую «Скорую» взглядом. — Довели нашу тетку.
— Ну, что ни делается — все к лучшему, — резюмировал Димочка. — Я вас довезу домой, тут ловить нечего.
С этим утверждением я спорить, разумеется, не стала.
Домой вернулась с отвратительным привкусом поражения — такое чувство, что меня провели как ребенка. Не то чтобы я хотела заниматься делами Светика, нет. Просто было ощущение, что это не с ним случилось, а со мной кто-то затеял непонятную игру. И с каждым днем в нее втягивается все большее количество моих близких и знакомых. И совершенно очевидно, что все это как-то связано с делами «Снежинки» и ее обитателей. Меня еще никогда не подводила интуиция, я привыкла полагаться на нее, и сейчас она говорила: разберись с делами вдовы и сразу поймешь, кто и что. Но как, как я могу с ними разобраться, если не получается найти никаких подходов ни к кому из членов семьи Потемкина? С Анастасией все более-менее понятно, а вот ее пасынки… Один чуть не угодил на тот свет, а второго вообще найти невозможно — все номера телефонов, что дала мне вдова, оказались неработающими. Интересно, это только я не могу его поймать или те, кто жаждет видеть его автограф на документах, — тоже? И знала бы Анастасия, если бы Юрий подписал что-то? Ведь не исключено, что он уже это сделал. Придется снова ей звонить и спрашивать напрямую.
Светик в кухне гремел посудой — запекал рыбу, что-то резал, судя по стуку ножа о разделочную доску. Ну, хоть это он умеет — ужин приготовить.
— Ты замерзла? — Муж выглянул в прихожую, держа в руке красный болгарский перец и большой нож. — Сейчас чаю горячего сделаю, раздевайся.
Я не хотела ни чаю, ни ужина, но придется делать вид, что голодна: он ведь старался, обидится.
За столом сидели молча. Я видела, что Светика что-то гнетет, но он никак не решается заговорить об этом, а у меня просто не осталось сил, чтобы начать разговор самой.
— Варя, Ира не брала денег, — наконец сказал муж, сосредоточенно отделяя рыбу от костей, — понимаешь, не брала она.
— Я ценю твою веру в человечество, но сейчас это не совсем уместно. Давай отбросим твое прекраснодушие и трезво посмотрим в глаза фактам. Если она не брала, то каков мотив самоубийства? С чего невиновному человеку лезть в петлю, да еще делать это в здании театра? — Я отодвинула тарелку и оперлась руками о столешницу, подперев подбородок.
У Светика на секунду пропал дар речи. Он ошарашенно посмотрел на меня:
— Ты что?
— А что? Взгляни на это глазами следователя. Деньги пропали… — И вдруг я осеклась — а откуда, собственно, мне известно, что они пропали? С чего я вообще взяла, что они пропали? Речь шла только о невыплате гонораров — не более того. А есть ли деньги на счету оркестра, этого я не знаю. И Светик, понятное дело, не знает. Тогда почему мы обсуждаем пропажу средств? — Послушай, а как можно узнать, есть ли деньги на счете?
— У Людмилы.
— Она в больнице. Ее на моих глазах «Скорая» увезла.
Светик растерянно заморгал:
— Ужас… как такое могло случиться? Она ведь здоровая женщина…
— Ну, подробностей я не знаю, а то, что ее на носилках вынесли, сама видела. Ты мне только вот что объясни: как вышло, что ты, руководитель и главный дирижер, понятия не имеешь о финансовых делах оркестра?
Светик брезгливо поморщился, как будто я сунула ему под нос что-то дурно пахнущее:
— Варя! Зачем мне тогда бухгалтер и концертный директор, если я сам должен во все вникать? Мое дело — музыка.
