Я вдруг почувствовала непреодолимое желание выйти отсюда, пока не начала подозревать собственного дядю в покушении на Сталина, например.
— Мне пора. — Бросив взгляд на часы, я встала. — Спасибо за кофе.
— Тебя подвезти?
— Нет, не стоит. Я сама.
На улице мне показалось, что я наконец-то могу вдохнуть полной грудью. Неприятный осадок остался после встречи с дядюшкой, и это уже не впервые. Определенно количество людей, ведущих себя странно, вокруг меня росло с каждым днем. «Салфетка, — вдруг осенило меня. — Салфетка, на которой Юрий Потемкин написал какое-то слово! Она осталась в куртке, которую я повесила на вешалку в шкафу дома, надо срочно ее забрать». Но какая связь между дядей и этой салфеткой, я так и не поняла, просто мысли о странности окружающих вдруг навели меня на это воспоминание. Я поспешила в сторону Большой Татарской, не забыв оглянуться и убедиться, что дядина машина по-прежнему припаркована у ресторана, а водителя за рулем нет.
Дома я, не разуваясь, пробежала в гардеробную, рассудив, что Светик и так поймет, что я приходила, а может, и не поймет, он не очень внимателен к мелочам. Салфетка лежала там, куда я ее засунула: в кармане, придавленная сверху носовым платком — бабушкина школа, так и таскаю во всех карманах белые батистовые платочки, обшитые кружевом. Я сунула платок обратно, а салфетку бережно развернула, как будто внутри была бомба. Определенно я уже слышала это название раньше, но вот где… Слово крутилось в голове, и я надеялась с помощью многочисленных повторений все-таки вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышала его. А главное, кто его произнес и что при этом было контекстом. Но ничего на ум не приходило. Ладно, буду мучиться этим потом.
Я сбросила шубу на диван в гостиной, прошла в спальню. Взглянув на кровать, испытала желание сменить белье, выглядевшее несвежим, но сдержалась. Пусть домработница меняет Светику простыни, а я не буду. Но ложиться в такую постель или даже просто присесть на край было почему-то противно, словно муж сюда приводил свою любовницу, хотя этого — я отлично знала — не было. Пришлось идти в кабинет. Устроившись там за столом, я вынула из сумки очки для чтения и серую папку. На то, чтобы пробежать глазами несколько листов, ушло минут десять, не больше. Дядя оказался прав: ничего интересного в досье Кирилла не было, и вот это как раз насторожило меня еще сильнее. Не вязались его расходы с тем, что я видела в этом отчете. Если здесь все правда, то Кира где-то еще подрабатывает. Там, где не нужно светить документы. Или папенька оставил ему неслабое наследство, но тогда непонятно, зачем он вообще работает. Словом, досье ничего не прояснило, а только еще сильнее все запутало.
Я посмотрела на часы над дверью — была почти половина первого, можно уходить отсюда и пройтись по магазинам, а заодно и поесть где-нибудь.
Я не стала «заметать следы» своего пребывания в квартире — пусть Светик знает, что я сюда прихожу когда мне вздумается, это все-таки моя квартира. Пусть подумает.
Я походила в шумной предновогодней толпе по ГУМу, посидела там же в кафе, заказав какой-то пирог и латте, потом купила себе пару туфель на шпильках — увидела и не смогла отказаться. С обувью у меня всегда были особенные отношения. В гардеробной целый шкаф заставлен туфлями, сапогами, ботинками, босоножками — в общем, всем, что предлагает такой придирчивой коллекционерше, как я, современный мир моды. Но ведь всегда есть место еще для одной пары. Я иногда и людей сравнивала с обувью. Кто-то напоминал вычурные творения Лабутена — красиво, броско, но совершенно неудобно. А кто-то, напротив, мог сравниться по удобству и комфорту в общении с мягкими тапочками, например. Светик раньше таким был. Но никто не гарантирует, что со временем «удобный» человек не превратится в «испанский сапог». Наверное, эгоистично с моей стороны обижаться на мужа за его поступок, ведь я никогда не дала бы ему то, что смогла дать несчастная Ирка. Но ведь он тоже знал, на что шел, когда женился на мне. Я никогда не скрывала, что детей не хочу и иметь их не планирую. И он согласился на мое условие, сам ведь говорил: ничего, это не самое важное, я просто хочу быть рядом с тобой. Выходит, обманывал. Но ведь он сдержал свое обещание и любил меня — куда больше, чем я была достойна. И мирился с моей нелюбовью столько лет, а ведь я даже не особенно трудилась скрывать это. Но ведь он же сам, сам! Его никто не принуждал, не заставлял жениться, не держал на поводке все эти годы — Светик мог встать и уйти, если ему что-то не нравилось. Но нет же — его устраивало то, как мы живем, сам не раз говорил об этом! Тогда почему он меня предал? Ведь это же предательство…
Мне вдруг стало жалко себя, и я расплакалась, понимая, что сейчас не смогу выйти из обувного бутика с зареванным лицом. Надо же, какие у меня эмоции по отношению к мужу… А говорила, что не люблю. Но, наверное, это все-таки не любовь, это скорее привычка, привязанность, искренняя дружба, ведь Светик был мне хорошим другом, настоящим.
Я полезла в сумку за платком, стараясь не привлечь к себе внимания продавщиц, но не удалось — при здешних ценах у двух девиц работы не было, и, кроме меня, клиентов не нашлось.
— Вам плохо? — тут же шагнула ко мне хорошенькая кудрявая блондинка, и я пробормотала:
— В глаз попало что-то, сейчас уберу.
— А вы присаживайтесь на диванчик, вот и пакет с сумкой можно положить, вам удобнее будет.
Я воспользовалась предложением и села на красный диван, вынула пудреницу, а девушка предложила воды:
— Уголочек салфетки намочите, так легче будет.
Сделав вид, что извлекаю из глаза соринку, я постаралась как могла взять себя в руки и успокоиться. Девушки держались на расстоянии, чтобы не нарушать моего личного пространства и не мешать, однако на их лицах читалась готовность немедленно подойти и помочь, если будет нужно. Хорошо, что продавцы тут такие ненавязчивые…
Поблагодарив девушек, я вышла из бутика, все еще злясь на себя за взрыв эмоций.
Решив, что делать Кириллу какие-то слишком уж интимные подарки при наших странных отношениях вроде как неприлично, я остановила выбор на золотом «Паркере» с чернильным пером — одновременно статусно, не особенно дорого и совершенно без подтекста. Нормально, в общем.
Когда я вышла из ГУМа, уже стемнело, но вокруг было столько иллюминации, что темнота не была пугающей, скорее наоборот: именно цветные огоньки сделали ее уютной и почти домашней. Ветра не было, падал легкий снежок, и я решила пройтись пешком — благо совсем недалеко. Так и сделала.
Кирилл ждал меня в номере, недовольный отсутствием, о чем сразу и заявил:
— Дорогая, ты не могла бы в следующий раз предупреждать, что уходишь? Я вернулся, тебя нет — что мне думать?
Я бросила сумку и пакет с туфлями на пол и улыбнулась:
— А ты испугался, что я от тебя ушла?
— Испугался, — кивнул Мельников, поднимаясь с кровати, на которой до этого лежал, закинув руки за голову. — Иди-ка сюда…
