Интересно отметить, что стратегия дальних космических полетов в полной мере отражает характер навигатора или владельца корабля. Одни из них — такие, как легендарный капитан Френч, великий навигатор, — преодолевают пространство сравнительно короткими прыжками, жертвуя скоростью ради надежности и безопасности; другие — например, Рокуэлл Шард — ловят выигрыш в смертельной рулетке, передвигаясь разом на пятьдесят или сто парсеков и рискуя очутиться в опасной близости от тяготеющих масс. Что подталкивает их к этому? Жажда славы или нездоровая склонность к риску? Рокуэлл Шард, владелец “Шаловливой красотки” и рекордсмен по дальности прыжков, отвергает оба этих обвинения. Вселенная вечна, констатирует он, а это значит, что со временем всякий корабль обратится в прах в дестабилизирующей гравитационной ловушке. С этой точки зрения у “Цирцеи” и “Шаловливой красотки” равные шансы пополнить список в Приложении F…”
Прочитав этот пассаж, Шандра побледнела, но я ее тут же успокоил поцелуем. Я знал, что и как возразить Шарду; и в любом случае я намеревался попасть в список F значительно позже его.
— Кажется, там говорится, — моя леди покосилась зеленым глазом на экран, — что ты должен умереть. Это правда, Грэм?
Я пожал плечами:
— Всякому существованию приходит конец, девочка. Теоретически процедура КР сулит нам вечную жизнь, но лишь немногие прожили дольше трех-четырех тысяч лет. Старение не властно над нами, но кто защитит нас от несчастного случая, людской злобы, войн, стихийных бедствий? Рано или поздно они приводят нас к концу… Я прожил долгую жизнь, больше двадцати тысяч лет, но девять десятых этого срока я провел в поле Ремсдена, где понятие времени весьма и весьма относительно. Так что на самом деле я не могу сказать, сколько мне лет — двадцать тысяч или только две… Да и какое это имеет значение? Я ведь жив и собираюсь жить долго! Во всяком случае, пока не найду свой Рай, добавил я про себя. Что бы там ни утверждал Рокуэлл Шард, рекордсмен дальних прыжков, я буду придерживаться своей стратегии, которая — как верно отметили Шефер с Джусом — обеспечивает надежность и безопасность. Космос огромен, Вселенная расширяется, и в сравнении с ней пространство у звезд, где может произойти губительная дестабилизация, ничтожно мало. Разумеется, малы и шансы обратиться в прах. Я могу совершить ошибку в расчетах и пролететь мимо цели, могу вынырнуть в Магеллановых Облаках, в Плеядах или в другой галактике, но вероятность очутиться в опасном районе составляет одну миллиардную или еще меньше.
Но именно эта перспектива заставляет многих отказываться от космических путешествий, чего я никогда не понимал. Ведь никто не проживет вечность, никто не может предвидеть свой конец, и для большинства из нас смерть является своего рода трагическим сюрпризом… Однако многие отказываются! Быть может, потому, что иррациональность — неотъемлемое свойство человеческой природы, пустившее слишком глубокие корни в нашей душе, как бы мы ни возились со своими генами… Вот отчего люди испытывают страх перед,всем незнакомым и непонятным, который временами равносилен неосознанному самоубийству. Например, в начале эры КР было довольно много отдельных личностей и религиозных групп, не желавших подвергаться необходимым процедурам. Фактически они предпочитали неизбежность дряхления через полвека долгой жизни и случайному заключительному финалу… Какая глупость! К счастью, она изжила себя — все диссиденты вскоре вымерли.
Я продолжил свои рассуждения.
— Мы живы, девочка, и проживем еще много веков, если судьба не будет к нам слишком неблагосклонна… Надеюсь, мы увидим, как изобретут сверхсветовой двигатель, и тогда… О, тогда!.. Я куплю его, даже если придется заложить реактор и дюзы “Цирцеи”, и мы пустимся в самое дальнее из странствий! Мы облетим нашу Галактику, мы доберемся до Туманности Андромеды, мы… Шандра со снисходительной улыбкой выслушала мои фантазии.
— Я останусь с тобой, если ты еще этого захочешь, — сказала она. — Мы будем неразлучны, как Том и Джерри, мой дорогой. Глаза у меня полезли на лоб.
— Где ты отыскала эти древние фильмы? Этих историй нет в сказках Ван дер Паулссона!
— Нет, — согласилась моя прекрасная леди. — Но я нашла другие сказки — Шаурля Перра, Асты Линрен и Боба Гарварда, а в них — столько всякого! Про Майти Мауса и Куклу Барби, про Бонди с двумя нулями и семеркой, про Карллсона, Который Живет на Крыше, про Кинг Конга и Конана Варвара, который расправился с ним!
Стоит ли удивляться, что я был горд ею? В этом очаровательном теле пылал дух настоящего исследователя! Теперь я уже не боялся ее провала в качестве манекенщицы, я был уверен, что занятие для нее найдется. Она приобщилась к самой великой армии всех времен и народов, к мирному воинству зрителей и читателей, а библиотека “Цирцеи” была поистине бездонна. Ведь только о Конане Варваре были написаны сотни увесистых книг!
Межзвездный двигатель был включен, и теперь мы неслись к системе Барсума подобно живому теплому фотону, затерянному среди ледяной космической тьмы. Непривычного человека в поле Ремсдена охватывает странное чувство — кажется, что ты шаг за шагом продвигаешься к вселенской нирване, к слиянию с неким Мировым Разумом или с самим Господом Богом. Эти ощущения усиливаются тихими невнятными голосами, которые что-то нашептывают вам в уши — что-то понятное и ясное во время прыжка, но неизбежно ускользающее из памяти, едва корабль вынырнет в обычном космосе. Одна женщина-математик, разделявшая в прошлом мое одиночество, говорила, что ей удалось доказать теорему Ферма, но суть ее размышлений затерялась где-то за хвостом “Цирцеи”, в темной бездне, которую мы покрыли стремительным прыжком. “Мне мнится, — жаловалась она, — что меня окружают мириады двойников, и каждый хочет дать мне совет, подсказать и напомнить — но говорят они все разом, так что я не понимаю ни слова”. Служители всевозможных культов, которых мне случалось перевозить, особенно остро реагируют на этот шепот. Одним кажется, что их соблазняет дьявол, направляя прямой дорогой в преисподнюю, другим — что с ними беседует Бог, передавая священные заветы, которые нужно довести до сведения всего человечества. Сам я привык к этому феномену, и Шандра тоже освоилась с ним поразительно быстро. У нее была здоровая психика — в отличие от моих религиозных пассажиров. С ними я хлебнул беды; платили они хорошо, но временами требовали, чтоб я снова и снова включал поле Ремсдена: им хотелось вспомнить все Божественные речи, нашептанные Творцом. Разумеется, они получали отказ, и, разумеется, я тут же становился для них смертным врагом, исчадием ада и пособником Сатаны. Бывало, мне приходилось подавлять мятеж, чему весьма способствуют перегородки в жилой зоне.
В первый раз это случилось двенадцать или тринадцать тысячелетий тому назад — точно я не помню, но мог бы справиться у “Цирцеи. Меня нанял джентльмен сомнительной репутации, именовавшийся Первым Пророком Детей Света Господнего — я думаю, того же самого света, о котором толковал мне аркон Жоффрей. Это была религиозная секта с Новой Македонии, весьма воинственная и оказавшаяся по таковой причине бревном в зрачке у местных властей. Всех ее членов деклассировали и лишили права на потомство; пожалуй, их могли бы наказать и строже — принудительным старением. Но тут объявился я и позволил Пророку (и собственной алчности) склонить себя к неким договорным обязательствам. Наш контракт предусматривал, что я обязан доставить полсотни сектантов и самого Пророка в подходящий для жизни мир на Окраине; там они собирались обосноваться, а мне надлежало лететь на Македонию к их единоверцам — будто ангелу с благой вестью про обретенный Рай. Вся операция была рассчитана на четыреста-пятьсот лет стандартного времени; за этот срок оставшиеся на Македонии рассчитывали построить большой колонистский корабль и распрощаться с безбожной отчизной. В ту эпоху Македония, один из сравнительно старых миров, находилась в двухстах световых годах от Окраины. Конечно, я не мог преодолеть такую дистанцию одним прыжком и вдобавок собирался делать остановки по пути, торгуя и закупая новый груз в пограничных мирах, как это допускалось нашим контрактом. Я совершил в общей сложности семнадцать прыжков, устраивая при каждом удобном случае демонстрацию мод с выпивкой и закусками — греховное зрелище для моих благочестивых пассажиров. Они молились и роптали; я предложил им бесплатно воспользоваться моим катером и посещать во время остановок планеты — с целью отдыха и смены впечатлений. Мое великодушие осталось неоцененным; они не желали обозревать череду погрязших в разврате миров, напоминавших им о библейских Содоме и Гоморре. Они торопились в свой Рай — и в поле Ремсдена! Для их Пророка каждый прыжок сделался праздником. Он все более убеждался, что на него вот-вот снизойдет откровение Господне, хотя половина его компаньонов (не столь святых, как их духовный вождь) испытывала то же самое. Пророк, однако, не допускал, что все подобные ощущения объективны; он лишь боялся, что к кому-то из единоверцев Бог обратится раньше, чем к нему, намекнув тем самым, что Дети Света нуждаются в новом предводителе. Шаг за шагом он пришел к мысли, что я способен как-то влиять на Божественное расположение и что глас Господень громче всего звучит в рубке. Туда он и заявился — с бластером “Филип Фармер — три звезды” из своих первопроходческих запасов. Наставив пушку на меня, он потребовал, чтобы двигатель немедленно включили — а мы болтались всего в двух астроединицах от какого-то пограничного захолустья — то ли Селены, то ли Скилла! Словом, я не знаю лучшего способа вознестись к небесам, о чем и поведал Пророку, с опаской поглядывая на “фармер”. Весомый аргумент, должен признаться! Его владелец был настойчив и не желал слушать ничего о гравитации, дестабилизации и прочих греховных материях; ему, видите ли, приспичило пообщаться с Богом!
