Торговать тут было нечем и не с кем. Я забрал видеоленты с записью всех грандиозных битв и потрясающих зверств, с картинами тотального уничтожения, с реками крови и океанами огня. Ленты мне выдали даром — под обещание, что я сообщу о случившемся во всех обитаемых мирах, дабы предостеречь их от ошибок. Я не возражал. Я лишь подумал о том, что люди не склонны учиться на ошибках ближних. Возможно, та раса, которую создали в уничтожили кадатцы, была бы более благоразумной?..
Я навел справки о Дафни, но она среди выживших не числилась. Однако мой розыск был поневоле ограничен: все местные архивы находились в самом плачевном состоянии, компьютеры разбиты, файлы разорены, связь и транспорт практически не действуют, на месте городов — руины, а люди ютятся в хижинах среди сохранившихся чудом полей… Кадат погрузился во тьму, и мрачная ночь смутных времен поглотила Дафни.
Жаль! Безумно жаль! Ведь она была такой молодой и прекрасной… Я не стал задерживаться на Кадате — то, что там случилось, очень напоминало период мерфийского хаоса, а всякие ассоциации на этот счет были для Шандры истинной пыткой. Набрав скорость, мы вошли в поле Ремсдена, прыгнули, рассчитали новый отрезок маршрута и прыгнули вновь; затем переходы слились в моей памяти в один гигантский скачок, туманный и размытый, как утренная мгла над озерными водами. Мир колебался и дрожал, надежные стены “Цирцеи” таяли, холод безмерных пространств леденил душу, Вселенная кружилась хороводом мутной вязкой пелены, а голоса шептали, шептали… О чем? Кажется, на этот раз я понимал их невнятный лепет, напоминавший, что путь наш близится к концу и что разлука неизбежна.
Мы вынырнули там, где я и рассчитывал, на дальних подступах к Коринфу, за поясом внешних планет, чудовищных конгломератов застывшего таза и льда. Мы миновали их; мы двигались прямо на юг, к жаркому солнцу, к теплу и свету. Нефритовый диск Коринфа рос перед нами, будто напоминая и поторапливая — Шандра уже носила мое дитя, и первый месяц беременности, по нашим расчетам, должен был закончиться как раз к моменту высадки.
Занявшись прослушиванием радиопередач и визуальными наблюдениями, я убедился, что мы не ошиблись с Коринфом. Планета преуспевала: два колонистских корабля, висевших над экватором, были почти демонтированы, а третий преобразован в орбитальный терминал; мощность передатчиков была вполне приличной, что говорило о прогрессе в системах связи; озера и реки хранили естественный цвет — значит, их не загадили промышленными отходами; на суше я разглядел несколько сотен мелких и крупных поселений и прихотливую вязь соединявших их дорог. Этих признаков цивилизации могло бы насчитываться и побольше, но, вероятно, Коринф не торопился в технологическую эру, предпочитая сберечь свои леса, свой воздух, воды и богатства недр. Я отнес это за счет облагораживающего женского влияния и окончательно успокоился, нигде не отыскав зарослей белых орхидей. Вот их-то мужчины повывели вконец! И это было хорошо. Это означало, что Шандра будет тут в полной безопасности. Я связался с терминалом, сообщив о своем визите, и лег на орбиту, проходившую над полюсами. Я рассчитал ее так, чтоб не встречаться с останками двух кораблей; их вид напоминал мне, что может случиться с “Цирцеей”, а это, поверьте, не слишком приятное зрелище для спейстрейдера. Труп корабля, как труп человека, внушает мне самые мрачные мысли тем более в нынешней ситуации и после того, что мы лицезрели на Кадате. Конечно, Коринф был не похож на Кадат — прекрасный девственный мир в синеве океанов и зелени рощ, планета, бурлившая жизнью, сказочный замок семейного счастья… Но что меня здесь ожидало? Ничего приятного. Год пролетит, а после — разлука, воспоминания, тоска… Чтобы отвлечься от этих мыслей, я стал размышлять насчет колонистских кораблей, двух обглоданных трупов, болтавшихся над экватором. Может,; удастся их сторговать у коринфян? Отличный биз-,i нес для нашего парня, если он заинтересуется кос-а мической техникой… Из этих обглодышей я бы смон-тировал нечто полезное — скажем, энергоцентраль 2 на солнечных батареях или завод для производства сверхчистых веществ в условиях невесомости… Решив, что вернусь к этому плану попозже, я перебрался в катер — разумеется, вместе с Шандрой, — спустился “вниз” и занялся другими исследованиями. Главным из них являлась оценка политической ситуации на Коринфе. С точки зрения природных условий, планета подходила по всем статьям: тяго-,тение 1,02 “же”, солнце земного типа, климат умеренный, соотношение суши и поверхности вод — один к трем. Не кроме данных обстоятельств, были и другие, связанные с человеческим фактором, и тут предвиделось множество вопросов. В настоящий момент Коринф являлся демократической страной со всеми положенными институтами — Законодательным Собранием, Кабинетом Министров и президентом, с дюжиной партий и конституцией, закреплявшей священное право частной собственности. Но что тут будет через двести лет? Или через пятьсот? Гуманный коммунизм в его транайском варианте? Империя богоцаря, подобного Клераку? Либо катастрофа — такая же, как на Бруннершабне, Ямахе и Эльдорадо?
Я не хотел рисковать. Я помнил, что сказала Шандра:
— Ты планируешь дела со всеми подробностями, а потом переживаешь и маешься, пока они не завершатся. И если все идет как надо, — ты бываешь таким гордым!
Итак, я маялся и переживал, переживал и маялся. Я не мог обмануть ее доверия. Ведь речь шла о ней и о нашем сыне!
Но все сложилось благополучно. Коринф в силу особого статуса женщин пребывал в полнейшем равновесии, каким не могли похвастать и более развитые миры. Этот “особый статус”, как и провидческий дар его обладательниц, нигде не афишировался прямо, но и не скрывался; это был общепризнанный факт, столь же естественный, как солнечные восходы и закаты. Естественно, что женщины выбирают мужчин; естественно, что выбор их безошибочен; естественно, что всякий избранник счастлив; естественно, что всякий совет супруги воспринимается как указание к действию… Прожив на Коринфе несколько месяцев, я осознал всю прочность такого нехитрого механизма. Его нельзя считать матриархатом или правлением властолюбивых амазонок; женщины, собственно, не правили и не лишали мужчин власти, они только советовали. Всего лишь! Но, стены Коринфа держались на этих советах.
Стены эти были высокими и без ворот для чужаков. Почти без ворот; мужчин-эмигрантов еще принимали, но в самом ограниченном количестве, а женщин — нет. Этот закон соблюдался уже четыре столетия, с тех пор, как исчезли орхидеи, а с ними — возможность приобрести провидческий дар. Коринф! не нуждался в женщинах-калеках.
С другой стороны, полный гражданский статус был Шандре не нужен. А посему я заключил с властями договор, предоставлявший ей право убежища на пятьдесят лет; по истечении этого срока ей полагалось покинуть Коринф, но сын наш мог остаться — ведь он считался бы местным уроженцем мужского пола, и никакие ограничения на него не распространялись.
Должен сказать, что я попотел с этим контрактом, хоть его составляли лучшие юридические умы, имевшие вес в Законодательном Собрании. Но в какой-то момент мне намекнули, как сдвинуть дело с мертвой точки: продемонстрировать, что сын мой будет человеком состоятельным, а значит, достойнейшим из граждан. Я тут же откупил полуразобранные корабли (ту пару трупов, что болталась над экватором) и направил к ним своих монтажников. Само собой, за несколько месяцев они не успели построить завод или энергетический комплекс, но это задача будущего; ее пусть решает мой мальчик — с теми средствами, что хранятся в Промышленном банке Коринфа. Главное, я доказал, что он не останется бедняком; и я надеюсь, что он приумножит свое состояние, достигнув зрелости. Зрелость — это возраст, когда мужчина вступает в брак и начинает выслушивать женские советы, а женщины Коринфа не обижены умом. Я полагаю, что самая умная из них станет со временем миссис Джонатан Френч.
