— А где тётя?
— Платье меряет.
— Мы подождём, правда Лица? — спросила Мишель и девочки уселись рядом.
Ужин с семьёй
По указанию Марианны я наполнял бутылки из-под кетчупа «Хайнц» дешёвым китайским месивом.
— Перебьются, — говорила Марианна про гостей ресторана. — Если каждый раз подавать им «Хайнц», никогда денег не заработаешь.
Мне такие хитрости были знакомы с детства. Мамина подруга, жена генерала Похило, любила наливать в красивые бутылки крепкое пойло собственного приготовления и с невинным видом предлагать гостям. Отец её постоянно разоблачал, а мать толкала его коленкой под столом, от души нахваливая очередной «двенадцатилетний французский коньяк». А дома устраивала отцу разнос.
— Помалкивал бы, тоже давно бы генерала получил!
Вообще, еда у греков не пропадала. В отличие от чисто американских ресторанов, где вчерашнее мясо летело в помойку, они продукты не выкидывали. Объедки шли на соусы, нетронутые куски перекладывали на новые тарелки и подавали заново. Жалоб не было. Туристы всё съедали, причмокивали и оставляли щедрые чаевые. Масло во фритюрнице вообще не меняли, вопреки закону и здравому смыслу.
Вечером все официанты выстраивались в очередь к донне Розе, которая самолично стояла за кассой, подсчитывая прибыль.
— Где мои деньги?! Дайте мои деньги! — требовала она без лишних церемоний, невольно цитируя Диогена, хотя никто доходов не утаивал.
В конце августа, поздним пятничным вечером Марианна сказала нам:
— Вы приглашены сегодня на семейный ужин. Здесь в ресторане. Будут только свои.
Мы обрадовались приглашению, так как рассчитывали бесплатно поесть. Денег мы скопили ещё недостаточно, а день отъезда, двадцатое сентября, приближался.
После закрытия я как обычно помог убрать грязные скатерти и пропылесосить зал. От усталости я вместе с грязными прихватил пару чистых скатертей. Они были практически белоснежными, не считая нескольких пятнышек.
— Ты хочешь меня разорить?! — рявкнула донна Роза из своего угла. — Стирка каждой скатерти обходится в три цента! Положи чистые на место!
— Простите, мэм. Не заметил, — я вновь застелил столы.
Накрывать к ужину мне помогала Лица.
— Как поживаете? — Лица передала мне стопку тарелок.
— Спасибо, вроде нормально.
Последовала тишина. Мне в голову не лезло, как продолжить разговор. Да и Лице тоже.
— Смешно, что вы мусор в бассейн опрокинули, — сказала Лица, расставив тарелки.
— Да уж. Мы обормоты, — усмехнулся я.
— Обормоты… — повторила Лица.
Вытирая руки о передник, вошёл Бельмондо.
— Он к тебе пристаёт? — шутя, спросил он у дочери.
— Папа, ты опять начинаешь! — ей явно было стыдно за своего неотёсанного деревенщину отца. Она родилась здесь. Чисто говорила по-английски. Училась в местном престижном колледже.
— Женщины все такие, — пошутил Бельмондо, обняв Лицу. Слово «женщины» он произносил «вумэнс», вместо «уимен». Типичная ошибка.
— Уимен! — раздражённо поправила его Лица, выворачиваясь из объятий, — сколько можно делать одну и ту же ошибку! — она убежала на кухню.
Бельмондо неловко улыбнулся.
Я подмигнул, скорчив фальшиво-ободрительную гримасу, которую обычно корчат тренеры, похлопывая по спине своих проигрывающих всухую игроков:
— Пустяки.
— Она меня презирает…
— Да ладно тебе. Она просто избалованная девчонка.
— Я всё делаю ради неё… Я работаю только ради неё… Я из любого дерьмо выбью… — Бельмондо всхлипнул и быстрым шагом удалился во двор.
В час ночи прибыли гости: отставной цээрушник мистер Панайотис с супругой. Нас представили. За стол не садились ждали ещё кого-то. Наконец дверь открылась, и въехала коляска со стариком в кепке. Коляску вёз улыбающийся, как ни в чём не бывало, Бельмондо.
— Папс! — крикнула Олимпия и бросилась навстречу.
— Папа! Дедушка! Мистер Папарис! — возгласы окружающих слились в сплошной вой.
Это и был знаменитый Папс, мистер Папарис. Основатель этого свихнувшегося семейства. К коляске крепилась капельница. От неё тянулись шланги, в том числе и в рот. Колени Папса скрывал плед. Глаза выражали усталость и муку. Сзади, опираясь на клюку, ковыляла донна Роза.
— Папс, как вы себя чувствуете? — обратилась к старику Олимпия и поцеловала безжизненную руку.
— Прекрасно! — шутовски пробасил Бельмондо из-за спины Папса.
— Как ты, папочка? — Марианна, потискала плечи старика.
— Мне хорошо, как никогда! — ответил за Папса Бельмондо, будто кукловод, озвучивающий надетого на запястье Петрушку.
Затем Бельмондо скрылся ненадолго на кухне и выскочил оттуда в чём-то имитирующем плащ.
— Я Бэтмэн!
Все захохотали.
— Папс обожает его шутки, — пояснила Олимпия.
Глаза старика были, будто высохший после дождя асфальт.
Настал наш черёд.
— Это Алекс, а это Джей. Они работают у нас, папочка, — всё семейство сосредоточилось вокруг старика, а мы, переминаясь с ноги на ногу, стояли напротив. Папс безразлично глядел перед собой. Все тормошили его, смеялись, шутили. Позади, в тени, донна Роза криво усмехалась своими сухими, будто из дублёной кожи, губами. Мне показалось, что пока мистер Папарис был самостоятельным, все боялись его. Все были у него в кулаке. А теперь он стал для них забавной игрушкой. Они, словно гиены, забавлялись с умирающим львом зная, что у него нет сил прихлопнуть их лапой.
— Хорошие мальчики, правда папа? Тебе нравятся? — шепнула Марианна на ухо Папсу.
«Как будто скормить нас ему собрались», — пришла мне в голову мысль.
Казалось, все ждут от Папса какого-то знака, но он оставался безучастен ко всему.
Лаки, Олимпия, Марианна, донна Роза и мистер Панайотис с супругой уселись на свои места. Бельмондо подкатил кресло с Папсом во главу стола.
Подали греческий сыр фета с оливками. Беседа шла о политике, о бизнесе и инопланетянах.
— Ну, признайся, что ваши скрывают правду! — наседал на мистера Панайотиса Бельмондо. — Всем известно, что инопланетяне высадились в Нью-Мексико в ещё в сорок седьмом!
Мистер Панайотис важно помалкивал, делая вид, что ему известна тайна, которую он не может разглашать.
— Расскажи про инопланетян, а?! — не отставал Бельмондо.
Олимпия принесла лапшу с курицей. И тут мистер Панайотис неожиданно разбушевался.
— Я это не буду! — он шумно отодвинул тарелку.
