Я думала развернуться и уйти. Вечеринка была в разгаре, и меня на ней никто не ждал. Но что со мной будет дома? Эта боль в груди лишь усилится. Даже сейчас она скреблась в легких, раздирая все у меня внутри.
Я повернулась и схватилась за живот.
— Ник? — раздался сзади меня голос Коула.
Я постаралась придать спокойное выражение лицу и повернулась к нему.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, а затем внимательно посмотрел мне в лицо. — Что случилось?
— Ничего, я просто… — У меня перехватило горло, я знала, что если скажу еще слово, то разрыдаюсь.
Он смотрел на меня, и я попыталась успокоиться.
— Мне просто нужен… кто-нибудь.
Он оглянулся, посмотрел через плечо туда, где продолжалась вечеринка, и снова повернулся ко мне.
— Где Юлес?
— Неважно. Я, кажется, помешала. — Я повернулась, чтобы уйти, но он схватил меня за руку.
— Подожди, — он вздохнул. — Скажи мне, что происходит.
Я смотрела на деревянные перила.
Он помолчал, и я потянула рукав, освобождая руку.
— Тебе больно, — сказал он наконец. Я кивнула, не поднимая глаз. — И ты хочешь, чтобы я снял твою боль.
Я подняла голову.
— Я не могу дышать, так болит внутри. Ты можешь сделать то, что сделал тогда на реке? Что бы это ни было.
— Это опасно, Ник.
— Мне все равно.
— Ты не сможешь остановить меня и постепенно перестанешь чувствовать что бы то ни было.
— Я устала чувствовать.
Он помолчал. Затем поднял руку к моей щеке.
— В тебе столько сильных эмоций. Ты так молода. Живая плоть.
— Что это значит?
— Значит, что ты не знаешь, что делаешь. — Он отвернулся и посмотрел в ночное небо, казалось, он говорил уже не со мной. И ни с кем. — Это был эксперимент. Он не должен был сработать.
— О чем ты говоришь?
Коул облокотился на перила балкона и опустил голову. Он долго молчал. Слышно было лишь его тяжелое дыхание. Что-то значительное, казалось, происходило с ним. Наконец он заговорил:
— Тебе лучше пойти домой.
Я всхлипнула. Домой. Где больше нет мамы. Где я не могу взглянуть в глаза отцу. Куда может прийти Джек и сказать мне прямо в лицо, что нашел другую.
— Я не могу пойти домой.
Может быть, в моем голосе было что-то особенное, но Коул наконец взглянул на меня.
— Ник, ты убиваешь меня.
Я поняла, что он уже готов уступить. Я положила руку ему на плечо, и он повернулся ко мне.
— Пожалуйста.
Он поморщился.
— Я не могу сказать тебе «нет». И в этом проблема.
— Но ты мне поможешь?
— Я сниму боль, — поправил он. — Если ты хочешь. Но когда я это сделаю, пути назад не будет. Ты понимаешь?
Я кивнула. Он взял меня за руку и повел в комнату. Квартира была заполнена самыми странными людьми, каких я когда-либо видела.
Мередит бросила на меня неожиданно холодный взгляд и крикнула Коулу:
— Пользуешься ее наивностью?
— Иди поищи Макса, Мередит. Он о тебе позаботится.
— С ней ты не найдешь ответа.
— По-другому тоже не получается.
Она пожала плечами, и мы пошли сквозь толпу по коридору в спальню и там закрыли за собой дверь.
Когда Коул повернулся ко мне, я почувствовала, как тяжесть уходит с души, как паранойя, злость и чувство незащищенности — три незваных гостя, поселившихся во мне, — тают, словно шарик, из которого выпустили воздух, и внезапно я поняла, что мне надо было остаться и выслушать Джека. Я знала его, знала его душу и поняла вдруг, что он никогда не сделал бы мне больно.
— Мне надо идти. — Я попыталась пошевелиться, но мышцы не слушались.
— Пути назад нет, — сказал Коул.
Я пришла к нему, потому что он обладал сверхъестественной способностью снимать боль, но теперь, когда мысли мои прояснились, я подумала, что, вероятно, он может и вселять в меня определенные эмоции. Коул был рядом каждый раз, когда я начинала сомневаться в Джеке. В тот день, когда Джек уезжал в лагерь. В ту ночь на концерте Коула в «Салуне мертвой лошади», когда я думала о Лейси.
— Так это ты сделал? — спросила я его.
— Что сделал?
— Сделал так, чтобы все это произошло.
— Я не могу заставить людей делать то, чего они не хотят, — он на мгновение опустил глаза. — Ты просто почувствовала вкус моих собственных сомнений относительно Джека.
Он снова поднял глаза и начал еще быстрее поглощать мою боль, голова у меня закружилась, стала пустой и легкой.
— Мне надо назад, поговорить с Джеком…
— Расслабься, Ник. Скоро ты даже не вспомнишь, как его зовут.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сейчас
Дома, ночью. Остался один месяц.
Мои сны о Тоннелях стали более частыми и яркими. Однажды мне приснилось, как мы с Джеком стояли в разных концах коридора в школе. Я шла к нему, протянув руки навстречу, но ноги мои становились все тяжелее и тяжелее с каждым шагом. Пол превратился в вязкую смолу, и прежде чем я успела позвать Джека, меня поглотила тьма.
Я проснулась и вскочила. И почему мне не хватало этой способности видеть сны?
Часы показывали два ночи. Я хотела было лечь обратно, когда услышала какой-то шум. Я замерла, прислушиваясь. Тихий голос звучал где-то недалеко от моей комнаты, так что я встала и пошла на звук, прямо по коридору до комнаты отца.
Дверь была закрыта, но я слышала его голос. Я на цыпочках подкралась ближе и приложила ухо к двери.
— …ты бы знала. Это просто не работает. Если я буду с ней жестче, я рискую снова потерять ее. Или надо мягче? Обращаться с ней как со взрослой… и опять потерять.
Он помолчал. С кем он вообще мог говорить в два часа ночи? Обо мне?
— Ты бы знала, что делать… — сказал он. — Ты всегда знала. Ты могла говорить с ней о чем угодно, и она тоже говорила с тобой.
У меня перехватило дыхание.
— Я хотел бы быть таким, как ты… Я скучаю по тебе.
Он замолчал. Телефон не загудел, разъединяя говорящих. Не щелкнула трубка на аппарате.
Папа говорил не по телефону. Он говорил с мамой, спрашивая совета обо мне. Он действительно верил, что она где-то над нами, видит и слышит нас.
Я поплелась обратно в комнату. Хотела бы я верить, что мама где-то есть, что с ней можно поговорить, как говорил папа. Хотела бы я поговорить с папой так, как говорила с мамой, но у нас были не те отношения. Не из-за того, что мы делали что-то не так. Иногда близости просто нет.
