Фрэнк опустил глаза на крохотную пинетку.
– Не понимаю… – растерянно сказал он.
– Я всегда считал, что эта вещица принадлежала моей маленькой дочурке. Не сочти меня сумасшедшим, но в моем сердце Алессия остается живой. Чей бы это ни был башмачок, он уцелел в страшной катастрофе «Титаника». Пусть он принесет тебе удачу.
– Папа, это все предрассудки, – замотал головой Фрэнк, однако отец зажал пинетку в его ладони.
– Этот башмачок – символ любви, надежды и спасения в самых трудных обстоятельствах, а еще – маленькая память о доме, маме и папе, обо всех, кто ждет твоего возвращения. Пожалуйста, возьми.
Фрэнки ничего не оставалось, как принять подарок. Он положил пинетку в карман и обнял отца.
– Может быть, твой талисман убережет меня от морской болезни, – пошутил он, стараясь смягчить горечь прощания. – Молитесь за меня.
– Я буду молиться каждый вечер, – сквозь слезы проговорила мать и трясущимися руками забрала у него тарелку. – Береги себя, сынок, и да пребудет с тобой Господь.
* * *
Анджело проводил Фрэнки, едва сдерживая слезы. Он горд своими сыновьями: оба – добровольцы, оба попали в пехоту, а младший будет служить капелланом на переднем краю. Никто не обвинит мужчин Бартолини в отсутствии патриотизма. Анджело до сих пор не воспринимает тот факт, что его итальянская родня формально считается противником. Старик-отец – добрейшей души человек, ну какой из него противник? Тем не менее в письмах с родины явственно ощущается страх, смятение, недомолвки и подозрительность. Анджело не за тем оставил семью и пересек океан, чтобы родные люди превратились во врагов. В прошлую войну он держал в руках оружие, но сейчас слишком стар, у него слабая грудь, поэтому все, на что он способен, – это молиться за них. К тому же кто-то должен беречь честь семьи. Патриция того и гляди позабудет свои итальянские корни. Она даже имя сменила для сцены: Патти Барр.
– А чем тебе не нравится Патриция Бартолини? – возмутился Анджело, увидев фамилию в театральной программке.
– Слишком длинно. Мне нужно что-нибудь современное, короткое и звучное, – объяснила Патти и тряхнула огненно-рыжими кудрями, словно напоминая, что она еще и наполовину ирландка.
Дети нынче выказывают родителям куда меньше почтения, чем прежде. Анджело, к примеру, никогда бы не осмелился перечить отцу, а тут – один взгляд изумрудных глаз, и он уже растаял. Вдобавок Патти выкинула еще один фокус.
– Я посещаю курсы оказания первой помощи, – объявила она, – и, может быть, пойду на войну санитаркой.
– Наша семья отдала в армию двоих сыновей, этого достаточно. Я не позволю, чтобы все мои дети разлетелись кто куда! – не на шутку рассердился Анджело.
– Папа прав, не торопись, дочка, – поддержала его Кэтлин. – Твои представления помогают людям отвлечься от печалей. В конце концов, увеселение публики – еще один вид военной службы, – добавила она, также похолодев при мысли потерять дочь на поле боя. – Мы все хотим увидеть твое имя на афишах.
Его дорогая женушка знает, как найти подход к дочери. Интересно, как бы Мария воспитывала Алессию? В той, другой, жизни Алессия уже вышла бы замуж… Ладно, перед ним – действительность, и он обязан заботиться о семье, которая в нем нуждается.
Отдав Фрэнки детский башмачок, Анджело чувствовал себя глупо, и все же считал это очень важным. Он охотно подарил бы Джеки свои часы, если бы не опасался, что тот швырнет их на карточный стол. В каком мире приходится жить… Анджело вздохнул. Ему остается лишь сидеть в сторонке и наблюдать, как любимые дети сражаются на мировой арене.
Глава 108
Роды были нелегкими. Элле казалось, что она пытается вытолкнуть из себя младенца уже несколько суток, а не часов. Снаружи начало темнеть, мела метель. Повитуха пришла, ушла и опять заглянула в надежде, что дело продвинулось. Она осмотрела Эллу и улыбнулась.
– Ваш малыш не хочет покидать теплое и уютное гнездышко в такой морозный вечерок, но ничего не поделаешь, придется. Шейка уже полностью раскрылась.
Эллу не интересовали медицинские подробности, она лишь хотела, чтобы все побыстрее закончилось. Энтони кружит в небе где-то над Германией и даже не знает, что ребенок вот-вот родится. Эта ночь – самая длинная в ее жизни, однако, несмотря на боль, ею владеет радостное волнение: новый человек вступает в мир, его история пока – чистый лист. Жаль только, что мама не разделит с ней этот счастливый момент. Мэй всегда была прекрасной матерью; весь гнев и обида на нее давно рассеялись. Элле было бы легче, если бы сейчас Мэй сидела рядом и держала ее за руку.
Детская уже готова. На время, пока Арчи несет службу в Портсмуте, Селеста вернулась в Ред-хаус. Селвин дежурит на железной дороге, охраняет пути от коллаборационистов. Витрины магазинов пустеют – сказывается дефицит. На месте отсутствующих товаров – картонные вырезки. Не хватает шерстяной пряжи и гигиенических товаров. Мыло и продукты питания – предметы строжайшей экономии, однако все стараются держаться бодро, не ронять боевой дух.
Еще через несколько часов акушерка приложила к животу Эллы стетоскоп.
– Если вы не возьметесь за дело, мне придется позвать доктора, – предупредила она.
– Когда я лежу, мне только хуже. Можно походить? – спросила Элла, не желая дожидаться каждой схватки в кровати.
– Нет-нет, ни в коем случае. На этом этапе роженица должна лежать на боку, – заявила акушерка.
– Тогда принесите мне старый добрый родильный стул, не зря же люди его придумали. Может, если я буду двигаться, процесс пойдет быстрее.
Элла принялась расхаживать по комнате, страстно желая, чтобы младенец поскорее вышел из чрева.
– Ну, давай же, давай, – подгоняла она.
Роды сильно затянулись, и боль была мучительной, однако в конце концов сила земного притяжения сыграла свою роль, и ребеночек появился на свет – лилового оттенка, пухлый, как каплун, и возмущенно орущий.
– Девочка! – объявила повитуха, держа младенца за ножки.
Элла удивленно охнула.
– Я была уверена, что родится второй Энтони… Про дочку даже не думала, – улыбнулась она, разглядывая ребенка.
– Скажите спасибо, что дочурка родилась здоровенькой, – серьезно сказала акушерка, хлопоча у кровати. – Если уж на то пошло, можете назвать ее Антонией.
Элла удовлетворенно вздохнула, глядя на маленькое существо с шапкой черных волос и темно-синими глазенками. Она прижала новорожденную дочь к груди, и ее захлестнуло чувство всепоглощающей любви.
Селесте разрешили войти в комнату и познакомиться с новым членом семьи, а миссис Аллен принесла детское приданое, перевязанное из старых шерстяных ниток цвета слабого чая.
– Цвет, конечно, немного странный, но других ниток сейчас не купишь. По крайней мере, ребеночку будет тепло. Вам следует гордиться, миссис Харкорт. Уж как бы порадовалась внучке ваша матушка.
