Но очень бурно мотала головой — не хотела на рентген, а потом сразу в кресло.
— Вы рады за меня? — спросила Екатерина Андреевна.
Я кивнула.
На стене прямо передо мной висел плакат «Ортодонтический аппарат с лицевой дугой для дистального перемещения боковых зубов на верхней челюсти». На нем было изображено лицо, настоящее лицо с прической и в очках, но вместо рта у лица был оскал. Я все смотрела и смотрела на этот Ортодонтический оскал и не могла оторваться. Особенно тщательно я изучила дистальное перемещение шестого зуба.
— А знаете, я вспомнила одну очень смешную историю, — сказала я и быстро, чтобы Екатерина Андреевна меня не перебила, принялась рассказывать об одной своей подруге, которая пришла лечить зуб и последовательно потеряла несколько зубов.
— Смешно, правда? — спросила я. — И я только что сочинила балладу в память о ее зубах. Сейчас я вам ее прочитаю:
Об этом, ребята, не помнить нельзя,
Как в полости рта проживали друзья.
Семерка, шестерка, пятерка и клык.
Но было их счастье разрушено вмиг.
— Смешно, — вежливо сказала Екатерина Андреевна. Ей не хотелось слушать балладу, а хотелось перебирать подробности своего счастья. — Я не смогла вести себя так, как будто это я красивая и мужественная… Но Андрей вдруг сам стал совсем таким, как прежде, и… он сказал мне: «Я понял, мне нужна только ты», — и…
— Это еще не все, — заторопилась я. Вообще-то я не помнила эту балладу наизусть, но совсем не могла слушать, как Андрей сделал Екатерине Андреевне предложение, поэтому кое-что присочинила на ходу:
Семерку схватили с обеих сторон
И с хрустом утробным вырвали вон.
«Прощайте!» — вскричала она налету,
И больше уж нету семерки во рту.
— Андрей хочет настоящую свадьбу, чтобы все было по правилам, — продолжала свой рассказ Екатерина Андреевна, — говорит, это залог нашего семейного счастья…
Наверное, к людям в сильном стрессе приходит творческое упоение, потому что я тоже продолжала свою балладу:
С отвратной усмешкой разнузданный врач
В шестерку ввинтил гуттаперчевый квач,
Все лучшие чувства до корня поправ
И жизнь молодую навеки отняв.
— Кто этот врач? — строго спросила Екатерина Андреевна. — Разве так лечат шестерку, это же просто безобразие! Так вот, из Дворца бракосочетания мы поедем к Медному всаднику, а потом…
Я махнула рукой, мол, слушайте внимательно балладу:
А что же пятерка, наш преданный друг?
В дупле ее ужас, а в пломбе испуг.
Болят ее нервы и сердце болит,
А также болит застарелый пульпит.
Но — чу! К ней навстречу выходит сверло.
Давай вспоминать о пятерке светло!
Под питерским небом, печален и тих,
Торчит изо рта лишь единственный клык.
— Все, — печально сказала я, — баллада окончена.
Екатерина Андреевна взглянула на меня с некоторым удивлением.
— Пусть ваша подруга придет ко мне, я ее посмотрю, — мягко сказала она. — Так вот, свадьба…
Екатерина Андреевна вытащила меня из кресла, легко прижала к себе, немного покружила, напевая: «Он меня любит, любит, любит…» — и положила обратно.
— Свадьба в ресторане «Олимпия», вы придете?
— А рис будет? На счастье?.. — глупо спросила я, как будто больше всего на свете хотела увидеть Андрея, обсыпанного рисом на счастье.
— Рис? — удивилась Екатерина Андреевна. — Наверное, можно на гарнир заказать рис.
Екатерина Андреевна рассказывала про свадьбу, а я слушала и думала, как хорошо было бы оказаться червяком под листом подорожника у Алены на даче или хотя бы дома под одеялом. И еще я думала — а у меня зато есть Морковский, да и Кисулю Сергеевича можно увидеть в другом свете. Не знаю, как устроены другие женщины, а я устроена именно так.
— А вот сейчас, — сказала Екатерина Андреевна голосом фокусника, которому удалось распилить женщину и быстро спилить ее обратно, — сейчас Андрей сюда зайдет, и я вас наконец познакомлю. Вы увидите, какой он у меня…
В дверь постучали, и я закрыла глаза.
— Вот, — с гордостью произнесла Екатерина Андреевна. Я ее понимала, я бы на ее месте тоже гордилась — мужественный красавец, герой романа, мечта всех девочек…
— Здрассьте, я так и знал, — сказал Андрей.
Я открыла глаза. Передо мной стоял Лысый. Я впервые видела его в костюме и галстуке, а не в спортивных штанах, но это был он, Лысый. Переминался с ноги на ногу и с недовольным лицом почесывал ухо.
— Когда мне Катька сказала: «Приходи познакомиться с моим психологом», я так и знал, что это вы, — сказал Лысый, — хотя, конечно, надеялся, что это не вы.
— А где же красивый? — ошеломленно спросила я.
— Вот, — кивнула на Лысого Екатерина Андреевна.
— А мужественный где? — Я хотела все как следует уточнить.
— Вот, — снова кивнула Екатерина Андреевна.
Лысый протянул мне открытку-приглашение, на которой были нарисованы обручальные кольца: «Екатерина и Андрей приглашают Вас на празднование своего бракосочетания…»
У меня покалывало в сердце, звенело в ушах и еще тошнило. Я попросила Екатерину Андреевну принести мне валерьянки (у них всегда есть запас для нервных пациентов) — объяснила, что это у меня сильный стресс от того, что ее жених такой красивый и мужественный.
— Надо же, вы так хорошо перенесли пульпит, а от моего Андрея у вас такой сильный стресс! — с заметным удовольствием сказала Екатерина Андреевна.
Екатерина Андреевна удивлялась и веселилась как дитя, когда поняла, что мы с Лысым старые знакомцы.
Мы с Лысым тоже удивлялись и веселились, но старались не подавать виду, что между нами есть тайны.
У Лысого была одна тайна. Лысый почему-то хотел представить дело так, словно в наших отношениях не было перерыва из-за срубленной липы.
И у меня была одна тайна. Я не могла признаться Екатерине Андреевне и Лысому, что Лысого зовут не Андрей, а Марат. То есть это я обычно обращалась к нему: «Марат, зачем вам охранник?» или: «Марат, может быть, обойдетесь без консьержа?» Он мне когда-то так и представился — Марат. И я не подозревала, что развязно называю его по фамилии.
Поздно вечером ко мне пришел Лысый. Сказал, что за время нашей ссоры сильно соскучился по Льву Евгеньичу, а вот без наших разговоров, наоборот, обошелся легко. Поэтому сейчас он все подробно расскажет.
Лысый ужасно важничал. Развалился в кресле, курил трубку, требовал в кресло то чай, то кофе, то бутерброд, скормил Льву Евгеньичу свои бутерброды, плескался в Муркином страстном внимании к своей любовной истории и ежеминутно повторял: «Я как семейный человек…»
