Выбил положенное количество очков и сейчас по доброй русской традиции царского офицерства отправится отмечать удачную стрельбу в какой-нибудь ближайший ресторан.
Во всем этом была какая-то напускная гусарская лихость. Что поделаешь, белая кость, они не могут без театральных эффектов.
— Мы же с тобой договаривались, что ты следом пойдешь. Меня же и уделать могли! — укорил Кирьян.
— Ты у нас живучий, сразу бы не пристукнули. А потом, разве ты не видел, как я вдоль забора за тобой крался? — улыбнулся Замаров. — А насчет старичка я ведь тебя предупреждал, что он мутный. А ты не поверил. Что-то в последнее время ты стал чересчур доверчив. Это плохо!
— Ты опоздал, я тебя ждал раньше, — хмуро произнес Кирьян.
— Раньше было нельзя, — вздохнул Замаров. — Уж слишком конвоиры тебе попались серьезные. А еще хотелось посмотреть, куда вы направитесь. Что-то мне подсказывало, что вы направитесь в имение моего батюшки. Признайся, ты специально их сюда привел, чтобы я убрал уркаганов как свидетелей?
— Не выдумывай…
— А ты верно рассчитал, я так и сделал. Давно за мной следишь?
— О чем ты?
— Я смотрю, ты даже ключики раздобыл от сейфа… Когда они у меня пропали, а затем вдруг вновь обнаружились в куртке, я сначала списал это дело на свою забывчивость. А потом решил проверить метки на дверях. И когда обнаружил, что их там нет, понял, что это не случайность. Ты, видно, позабыл, но я служил у большевиков в уголовном розыске. Несложно было сделать вывод, что в следующий раз гость явится за деньгами. Я ведь догадывался, что ты и есть тот самый визитер. И, как видишь, интуиция не подвела. Драгоценности пришлось изъять. Вот они, все здесь, — он показал на чемодан, стоявший рядом. — Как говорится, все свое ношу с собой. — Теперь я не доверяю никаким сейфам. Ты следил за мной, а я все это время не спускал с тебя глаз. Правда, когда меня арестовали, я простился не только с этим добром, но и с жизнью. Слава богу, обошлось. А ты, жиган, тоже оплошал. Главная твоя ошибка — жадность. Ты выследил, где Трегубова скрывает свои ценности, и, после того, как убрал ее, перенес в ее хату и свое добро. — Замаров неожиданно поморщился. — От всех этих золотых подстаканников, пропахших кровью, меня просто тошнит. Я их поменял на бриллианты. Сейчас в Западной Европе они в большой цене.
Кирьян побледнел:
— Контра!..
— Ого! Как в тебе большевичок-то заговорил. Хотя откуда… Это в тебе жиганское дерьмо кипит. Вы ведь все такие политизированные. Только насчет контры ты напрасно, я ведь на стороне большевиков воевал. Пускай недолго, но воевал! В этом мире все перемешалось. А тебя я всегда презирал. Что поделаешь, классовые противоречия. Для меня теперь эти камешки ценнее отцовского наследства.
— А пацана-то зачем убил? Ведь безобидный был.
— Ничего себе безобидный! — возмутился Замаров. — Он же от меня ни на шаг не отходил. Меня это очень раздражало. А потом, он видел, как я золотишко из комнаты Трегубовой перетаскивал. Выдал бы, стервец! Пришлось убрать… Я смотрю, в тебе жалость проснулась. Ведь это же не твой стиль. С чего бы это ты вдруг расчувствовался?
— Он был моим другом.
— Очень сентиментально, но меня такими вещами не прошибешь.
Замаров сидел в своем углу и не желал подниматься. Что самое неприятное, он не спешил убирать браунинг, который удобно лежал у него на коленях и словно бы случайно был направлен в сторону жигана.
— Ты приехал быстрее нас. Почему?
— Хочешь меня заговорить? Ничего у тебя не получится, — усмехнувшись, отозвался Замаров. — Я ехал в сотне метров от вас. В одном месте немного срезал. Места-то родные! И на заставах меня не проверяли. Вот и прибыл минут на десять раньше вас… Когда я бываю здесь, так у меня сердце кровью обливается! Это быдло разрушило наше родовое имение. А паркет, — пнул он кусок дерева, валявшийся под ногами, — выкорчевывали топорами. И знаешь, что они с ним делали? — он едко скривал губы. — Ни за что не догадаешься!
— Я тебе не гадалка, — скрипнул зубами Кирьян.
Разговор становился ему в тягость.
— Ага, вижу, что сегодня ты не расположен к долгим дискуссиям. Ну да ладно, я тоже не в настроении… Испортили, твари! — брезгливо кивнул он в сторону трупов. — Я хотел спросить тебя, Кирьян, а ты не подумал о том, что я захочу избавиться не только от ненужных свидетелей, но и от тебя тоже? — Замаров поднял браунинг на высоту переносицы. — Я многому научился от жиганов, и, окажись ты на моем месте, возможно, поступил бы точно таким же образом. А потом, здесь простой арифметический расчет… Ну, сам посуди, я же не намерен с тобой делиться!
— Не торопись, легавый… Хоть и бывший. Я могу откупиться. В одном месте у меня еще припрятано золото…
Петр Замаров отрицательно покачал головой:
— Мы не договоримся… Я потерял землю! Ты понимаешь, что это такое? Много земли!.. А ты мне хочешь предложить какие-то золотые подносы. В отличие от тебя я человек нежадный, для меня того, что я возьму, вполне достаточно. А потом, если уж быть предельно откровенным, я ведь вовсе не Замаров. Вот так-с. Взял подлую фамилию своего приказчика. Шереметев я! Вот только имя оставил подлинное. Да и документики у него позаимствовал. Тот еще был скотина! Фамилия, как говорится, не княжеская, плебейская, но что поделать, надо было подстраиваться под то быдло, что тебя окружает. Так что, извини, — на губах Шереметева-Замарова застыла холодная улыбка.
Кирьян увидел, как его палец, застывший на спусковом крючке, сделал легкое движение. Самое обидное, что холостой ход у браунинга почти незаметен, дальше последует ощутимое сопротивление, за которым грянет выстрел. Что он увидит, так это вспышку! А это уже — вечность. Следовательно, его жизнь спрессовалась в одно огромное мгновение.
Раздался щелчок… Кирьян не сразу осознал, что это осечка. А когда открыл глаза, увидел, как Шереметев возится с пистолетом.
Не то на том свете за него крепко молилась усопшая матушка, не то ангел-хранитель накрыл его своим крылом.
— Беги! — заорал Кирьян и подтолкнул Дарью к выходу. Не удержавшись, она повалилась прямо в распахнутую дверь.
Развернувшись, Кирьян пнул графа под локоть. Пистолет, кувыркаясь в воздухе, стукнулся о стену и упал далеко в стороне.
Не дотянуться!
Шереметев скривился от боли. В тот же момент, выигрывая мгновение, жиган дернул его за рукав. Теряя равновесие, тот опрокинулся прямо на мертвое тело колченогого старика. Жиган, навалившись сверху, вцепился пальцами в горло Шереметеву.
Кирьян чувствовал острый скользкий кадык и старался давить именно на него. Адамово яблоко оказалось на удивление упругим и не желало поддаваться. Но уже через мгновение Кирьян ощутил в сопротивлении Шереметева едва заметную перемену. Как будто бы ничего не произошло, граф продолжал яростно сопротивляться, пытаясь сбросить с себя жигана. Только лицо его заметно побагровело, а глаза, выпучившись, едва ли не вываливались из орбит. Он напоминал гигантского рака, выброшенного прибоем. Еще несколько секунд — и его руки, ослабнув, затрясутся, как конечности раздавленного членистоногого.
