На ослабших ногах, под аплодисменты и свист он ушел к своему месту на бортике цирковой арены. Сел и вспомнил, что освобожден из американского конц-лагеря по требованию министров-капиталис-тов. А именно – Милюкова, которого он только что призвал отдать под суд. Странное дело – революция!.. Говорит о справедливости – и тут же ее предает.
– Ильич шлет вам самые теплые пожелания, – услышал он над ухом вкрадчивый голос.
Позади него в разломанном кресле восседал Радек. Его Троцкий знал по Цюриху, когда оказался там три года назад и был в целом невысокого мнения о его человеческих качествах. Карл, как всегда, иронически улыбался, и эту улыбку можно было принять на свой счет.
– И ему того же. Он сейчас где?
– Нигде. Но он вездесущ. Как бог Саваоф.
– Понимаю. Правила конспирации, – подыграл ему Троцкий.
– Конспирация страшная, – подтвердил Карл. – Вы читали его «Апрельские тезисы»?
– Было дело…
– Шлягер весны. Бодрая песня под похоронный марш. До конца не споешь – обязательно пустишь петуха.
– Я так не думаю, – осторожно заметил Лев Давидович. – Идея перерастания буржуазно-демократи-ческой революции в социалистическую вполне логична. Она назрела и налилась соком.
– Возможно. Если революция – это прыщ… Прорвется и зальет всех гноем . Он просит вас о встрече.
Сердце Льва Давидовича екнуло, как у молодого любовника.
– На какой предмет?
– На предмет совместного обеда. Старик хочет, чтобы вы за него заплатили.
– Я заплачу, если он откроет на мое имя кредит. Когда же?
– Сейчас. Он ждет вас в кофейне «Ампир» напротив.
Радек встал, надел шляпу и начал проталкиваться к выходу, энергично работая локтями.
В это время на арене цирка происходил натуральный дебош. Какая-то ледащая баба колотила выступавшего недавно инвалида холщевой сумкой по голове, приговаривая:
– Вот тебе война! Вот тебе революция!.. Кого воюем? Тебя воюем! Граждане!.. Он три дня дома не был!..
Инвалид защищался от нее, подняв в воздух костыль. В зале хлопали и смеялись.
Троцкий, подумав, пошел вслед за Радеком и перекрестился бы, если б веровал.
5
В кофейне пахло солеными огурцами. Ильич сидел недалеко от входа, повернувшись к двери спиной, и, попивая чай, просматривал «Вестник Временного правительства». Рядом на столике стоял гигантский самовар.
– …А почему спиной? Это опасно, – заметил Лев, присаживаясь рядом. – Я так никогда не сажусь.
– Видите этот начищенный самовар? Он блестит как генерал-губернатор. И в нем отражается всё, что сзади, – объяснил Ленин.
Они разговаривали так, будто три года, прошедшие со дня их последней встречи, равнялись трем часам с минутами.
– А вы, я слышал, устроились униформистом в цирке?
– Скорее, ковёрным. Но, чтоб подняться до акробата, нужно поваляться сначала в опилках, – объяснил Троцкий.
– Гм!.. Акробаты сильно рискуют. Потеря равновесия – и всё. Тяжелая травма.
– Травма – чепуха. Главное, чтоб публика осталась довольной.
– Публика легковерна и легкомысленна, – сказал Ильич. – На нее не угодишь… Что думаете о текущем политическом моменте?
Он решил брать быка за рога, но Троцкий был к этому готов.
– Момент противоречив. Но ваш тезис о социалистической революции не вызывает сомнений.
– Вот как? А бойкот Советов с нашей стороны… как вам этот экзерсис?
Ильич хитро прищурился. Это была проверка на вшивость. Бойкот Советов со стороны большевиков, которые всегда выступали за советскую власть… это что еще за помидор в крапинку?
– Цели?
– А вы сами подумайте.
А ведь Старик и в самом деле гений! – пронеслось в голове Льва.
– Понял, – сказал он. – Вы хотите вытеснить оттуда меньшевиков и эсеров. А когда Советы станут большевистскими, снова поднять лозунг советской власти?..
Он замолчал, ожидая реакции со стороны Старика. Но Ленин не спешил с ответом.
– Но есть здесь одна опасность, – Троцкий решил идти напролом. – Радикализация ваших взглядов… их парадоксализм оттолкнет часть товарищей…
– Трусов.
– Нет. Ковёрных, которые никогда не станут акробатами.
– Вас?
– Неверно. Я упаду вместе с вами, потеряв равновесие. Или вознесусь в высоту, если это нужно будет истории.
– Вы не зря выступаете в цирке, – медленно произнес Ильич. – Еще немного… и вы станете церемониймейстером.
– Раве что под вашим чутким руководством, Владимир Ильич, – решил подлить елея Лев.
Тот задымился и перебил своим сладким запахом соленые огурцы.
– Тогда последний вопрос. Что вы думаете о мирной инициативе… царя Гороха ?
– Это ловушка. Он занимается плагиатом и перехватывает наши лозунги.
– Союзник?..
– Исключено. С классовой точки зрения.
– А с человеческой?
– Человеческая мораль должна быть подчинена классовой борьбе.
– Вступайте в нашу партию, – сказал Ленин, складывая газету. – Примем без всяких условий. Цирк окончен. Наступает фаза открытой войны. Нам нужен Кронштадт. Можете взять его на себя?
– А разве матросы готовы к революции?
– Они готовы к анархии. К половой разнузданности и пьяному дебошу.
– От этого один шаг до социализма.
Ильич оставил дерзость без внимания.
– Вы знаете, где меня найти. В начале Кронверкского. Во дворце Кшесинской.
– Всё сделаю, – сказал Лев. – Спасибо.
Ленин смерил его внимательным взглядом. Интел-лигент-самоучка в гуще матросской вольницы… В Кронштадте! Это почище любого цирка. Неужели не сплошает? Его используют и спустят за борт. Хорошо. Одним конкурентом станет меньше.
– Последний вопрос. Если бы вам доверили переговоры с кайзером о мире… какие бы были ваши лозунги?
– Ни мира, ни войны. Армию распустить, – ответил Троцкий, не задумываясь.
Да он меня переплюнет!.. – с ужасом подумал Ильич. – Импровизация – свойство гения. Вот это еврейчик!.. Караул!..
Кивнув, он подал Лейбе руку и поспешил к выходу.
Глава шестая В людях
1
Люди меня не любят. Но любит народ. Народ – это когда людей ведет Бог. С народом я. Меня помазали на Царство. Я куда-то веду. Должен вести в сапогах. Но сейчас мне дали калоши. Чтобы меня не узнали. Может ли Государь быть в калошах? Нет. Но если меня узнают, то могут убить. Тогда народ исчезнет и останутся только люди. Плохие, хорошие. Ничем не связанные друг с другом. Этого допустить нельзя. Огромная страна, в которой нет народа. Может ли быть народ при республиканском правлении? Нет. Там одни индивидуумы. Как же жмут эти калоши. У какого-то русского писателя все в калошах. Не помню. Да. У господина Чехова. Когда он умер, императрица сказала: «Ники, ты должен его прочесть». Послушался. Прочел. Пошлый мир. Нет героизма, возвышенных чувств. Но забавно. Рассказы смешны. Повести ужасны. «Никто не знает настоящей правды…» – о чем это? Разве Спаситель не дал нам правду? Разве многострадальный Иов не запечатлел ее в своих муках? Запечатлел. А Чехов не хочет. Писатели живут наперекор Божьим заповедям. Лев Толстой в Гаспре не уступил мне дорогу. Мы оба ехали на лошадях и почти столкнулись, лоб в лоб. Он проехал первым и как-то странно посмотрел на меня. С сожалением и злобой. Христу тоже не уступали дорогу. Интересно, уступил бы ему дорогу Лев Толстой? Вряд ли. Много нам досадил. Опечалил. Письма писал. Сделал новую веру. А мы еще старую не освоили. Ужасный старик. В русских писателях нет надежды. Они не зовут на подвиг. Или смешат, или пугают. Но я не хочу смеяться. Я желаю возвышенности, благородных чувств, светлых устремлений. Как же жмут эти калоши!
