Кто-то невзначай задел плечо Астры, и она взвыла от боли:
– А-а-а! Черт!
Открыв глаза, она увидела Матвея.
– Чего кричишь? – озабоченно спросил он. – Кошмар приснился?
– Я не спала!
– Еще как дрыхла. Ты так вопила и стонала во сне, что меня разбудила.
Его взгляд упал на зажатого у нее под мышкой Альрауна. Матвей не выдержал: губы дернулись, нос сморщился, и он прыснул со смеху.
– Всё понятно. Тебе корень в бок вонзился… ха-ха-ха!
Астра обиженно засопела.
– У меня плечо болит, а не бок. Это ты меня схватил со всей силы?
– Я только чуть дотронулся.
Она без стеснения расстегнула кофточку – на плече розовела свежая ссадина. Карелин удивился:
– Где это тебя угораздило? – опешил он.
– В зазеркалье.
Она подняла на него глаза, глядя мимо, куда-то в потолок, и медленно произнесла:
– Помнишь, Санди призналась, что в вечер убийства Никонова видела, как тот открывал дверь своей жене и… потом еще входил электрик. Последним! До администратора, который, если верить его словам, застал Власа уже мертвым.
– Администратор может лгать, – поразмыслив, сказал Матвей. – Ему вполне хватало времени убить скрипача. Электрика допрашивали?
Астра кивнула головой.
– Их было двое. Оба утверждали, что не посмели бы беспокоить музыканта перед концертом. Санди молчала, по понятным причинам, а ведь только она, находясь в коридоре, не спускала глаз с двери, за которую мечтала проникнуть. Выходит, кроме нее про электрика никто рассказать не мог. Вряд ли на него обратили бы внимание: по коридору курсировали монтеры, что-то чинили… всюду входили, отовсюду выходили. Тот рабочий видел либо живого Никонова, либо его труп, но испугался, скрылся и не дает показаний. Боится стать подозреваемым номер один. Администратор скрипача тоже подтверждает, что мимо него сновали рабочие, а потом он заметил возле мертвого тела кусачки…
– То есть электрик, увидев труп, от ужаса выронил свой инструмент и ретировался?
– Да… или нет.
– Надо найти электрика. Так поступил бы любой сыщик.
Астра задумалась, потирая ушибленное плечо.
– Это уже не имеет значения.
– Откуда у тебя ссадина? – с недоумением спросил Матвей.
* * *
Масленичная пятница наступила быстрее, чем ожидалось. Дни промелькнули, как снежинки за окном, подхваченные ветром. Март добавил в белые краски уходящей зимы серого и черного. В городе появились привозные подснежники. Маленькие букетики источали аромат первой зелени, оттаявшей земли, бродящих в ней жизненных соков.
Александрина неистовствовала. Весть о том, что Игорь не скончался, а искусно притворился, ввергла ее сначала в шок, потом в неукротимое бешенство.
– А еще строили из себя приличных людей! – вопила она, имея в виду «коллекционера» и его подружку. – Прохвосты, жулики! Их кто-то подослал!
Будь она чуть внимательнее, то не позволила бы водить себя за нос. Но мнимая смерть художника не на шутку испугала красавицу. И этим «подсадным уткам» удалось выудить у нее опасную информацию. Она сама наболтала им лишнего… поставила себя под удар. Кто знает, что может взбрести им в голову?
День аукциона неумолимо приближался, и она все сильнее нервничала. Никто из присутствовавших на презентации не использовал первоочередного права покупки «Обнаженной Махи» – не удалось сторговаться с автором. Теперь неизвестно, в чьи руки попадет картина, и добраться до нее станет гораздо труднее. Или вообще невозможно.
После драки в клубе Мурата словно подменили. Он стал угрюмым, замкнулся в себе. Даже Александрине не удавалось его расшевелить. Страх смерти не то чтобы угас – затаился, как зверь перед прыжком. Вялый, постоянно нетрезвый, молодой человек безвылазно находился дома: лежал на диване, уставившись в потолок. Казалось, он смирился с безысходностью.
– Ты бы хоть побрился, – ворчала Санди.
– Зачем?
– Мужик ты или тряпка? – взрывалась она.
– Я труп…
– Оно и видно.
– Это ты чуть не убила Домнина? – не остался в долгу Мурат. – Я потом смекнул, из-за чего весь сыр-бор разгорелся.
«Не твоего ума дело!» – хотела отрезать Санди, но прикусила язык. Лучше парня не злить. Затяжной стресс чреват непредсказуемыми реакциями. Кто знает, на кого он в этот раз кинется с кулаками?
– Брошка расстегнулась, а Игорь нечаянно напоролся на острую застежку, – пробормотала она. – И решил сыграть на этой случайности.
– Ну-ну… Помнится, ты собиралась его прикончить. Про яд спрашивала. Твои черные мысли навлекли на меня беду. Не рой другому яму…
Что тут скажешь? Александрина сама чувствовала себя не в своей тарелке. Нечто невидимое и неведомое кружило рядом; на душе лежала тяжесть, как в преддверии несчастья.
Инга Теплинская ходила на кладбище, раздавала нищим блины и пыталась понять, что же она на самом деле ощущает: боль утраты, тайное удовлетворение или душевную пустоту, которая теперь стала ясно ей видна. Будучи женой Михаила Андреевича, она тешила себя иллюзиями… именно они наполняли ее жизнь смыслом. Словно она не уходила из театра, а всё продолжала играть придуманную кем-то роль среди картонных декораций. А что не иллюзии? Что не самообман в этом мире машин, секса и денег? И существует ли иной финал, кроме жгучего разочарования?
Маслов заперся в своей квартире, двое суток никому не открывал и не отвечал на телефонные звонки. Переживал очередное поражение. На третий день он согласился поговорить с Астрой и Матвеем.
– Да, я был той ночью в мастерской Игоря, – с надрывом признался он. – Но вы этого не докажете. Синяк на шее? Я ушибся, когда передвигал мебель. Видите, у меня перестановка? Да, я стукнул Санди по голове резиновой палкой, взятой на всякий случай, для самообороны. Сами знаете, каково ходить по городским улицам в позднее время. Когда я обнаружил, что дверь открыта и в помещении кто-то есть… воспользовался своим орудием. А вы бы как поступили? Санди я узнал по волосам – ее шапочка свалилась с головы, – но уже потом, после падения.
– Зачем вы ее связали?
– Утром Игорь застал бы свою мачеху на полу, посреди разгрома и во всем обвинил бы ее. А связанные руки? Нашлось бы какое-нибудь объяснение. Они так враждовали, что злость затмила бы здравый смысл. Как вы догадались, я хотел уничтожить картину! Но это не понадобилось: Санди меня опередила. Я лишь довершил начатое. – Феофан горестно вздохнул. – Игорь оказался не промах, всех обвел вокруг пальца: подставил неудачную мазню вместо бесценного полотна. И я рад! Да-да, рад, что картина не пострадала! Она превзошла всё, что написано Домниным до сих пор. Вряд ли он сумеет создать более гениальную работу. Кстати, в детстве он весьма посредственно рисовал, куда хуже меня. Зато потом я безнадежно пытался догнать его в мастерстве.
