Он помнит, что, когда она это шептала, он внимательно всматривался в то самое место на ее лбу. У него всегда были какие-то любимые места на лице любимой женщины. У Натальи это был правый уголок губ.
— Простите, — сказала портье, неумело маскируя смущение. — Даже не заметила, как заснула. Это все, наверное, из-за книги. — И показала на толстую красную книгу со знаком параграфа на обложке.
— Не страшно. У вас красивый лоб, — сказал он улыбаясь. — Вы могли бы заказать такси?
— Конечно.
Она улыбнулась, поднимая трубку. Сообщила название отеля и отметила на листочке номер, видимо продиктованный диспетчером. Подавая ему листок, заметила:
— Такси стоят у южного въезда на паркинг. Как выйдете из отеля, поверните налево, а потом пройдите по диагонали через паркинг до шлагбаума у въездных ворот. Для наших постояльцев эта фирма делает специальные скидки. Дайте водителю листок с номером. Он это учтет в счете.
— Да, конечно, — ответил он, зажав бумажку в руке. — Специальная скидка для едущих на вокзал Лихтенберг…
Неожиданно она поднялась с кресла, встала перед ним, поправила волосы, снова открывая лоб, и взглянула ему в глаза. Он опустил голову.
— Я пойду, — тихо сказал он.
За дверями повернул налево. Выложенная брусчаткой подъездная аллейка переходила у клумбы в узкую тропку, ведущую к паркингу. Точно по диагонали квадратной площади он увидел освещенную сторожку у въездных ворот.
В ней спала пожилая женщина, положив голову на стол. Она не заметила его, когда он проходил. Не стал ее будить. Нагнулся и пролез под шлагбаумом. С правой стороны, наполовину на тротуаре, наполовину на проезжей части, стояло такси. Он сел.
— Здравствуйте. Вокзал Берлин-Лихтенберг, — сказал он, расстегивая пиджак.
Водитель не шелохнулся.
— Лихтенберг, вокзал, — повторил он громче.
Водитель продолжал сидеть неподвижно. Вдруг он наклонился к радио у счетчика и, не оборачиваясь, сказал тихо:
— Простите, но я не вожу в Лихтенберг. Я закажу вам другое такси нашей фирмы. Это займет не более трех минут. Простите. Я сделаю так, что вы поедете бесплатно.
— Почему это вдруг не возите в Лихтенберг? — спросил он удивленно.
Водитель стал нажимать клавиши рации, включил свет и повернулся, чтобы достать подвешенный под потолком квадратный микрофон.
— Боже… это вы…
Свет упал на его лицо.
«Плакать надо, когда никто не мешает. Только тогда от этого получаешь радость». Как будто все было только вчера. «Плакать надо, когда никто не мешает…» Это он. Те же глаза.
Водитель всматривался в него, опершись рукой о потолок.
— Это ведь вы… Якуб… это вы… Я искал вас. Я полгода ходил к этому поезду. Было страшно, но я приходил. Хотел попросить у вас прощения. За то, что тогда так просто ушел, ничего не сказав. Каждую ночь приходил. Но вас уже не было. Потом меня поместили в клинику и я не смог приходить. Приходил, только когда меня отпускали. И потом, летом, Христиана, она была со мной в той же клинике, сказала мне, что люди часто бывают только раз в жизни на каком-нибудь вокзале и что нет смысла ходить туда, потому что я всегда возвращался оттуда нервный какой-то. Я ей не верил. Просто не хотел, чтобы у меня были с ней проблемы, вот и не ходил. Но я знал, что вы приедете. Я знал. Потому что хочу попросить у вас прощения за то, что тогда так ушел и ничего не сказал. Так не делают. Негоже. Потому что вы столько для меня сделали. А Христиана говорит, что вы были для меня как ангел, и что у каждого человека есть такой ангел, и что в этом ничего особенного нет. Потому что каждому положен такой ангел. И мне тоже положен. Потому что я вроде как добрый человек. И она мне говорит, что, может, вас вовсе и не было и мне все это только по пьянке почудилось. Потому что я тогда сильно пил. Но откуда ей знать. Она никогда не была в Лихтенберге. Никогда. В Лихтенберг ангелы не приходят. Просто не приходят. И я хотел бы попросить у вас прощения, что тогда так ушел, не сказав ни слова.
Минуту помолчал, выключил свет и продолжил:
— Потому что вы меня вытащили из-под поезда, а я ушел, ничего не сказав. Негоже так. Просто так не делают. Я стал ходить в Лихтенберг, чтобы сказать вам спасибо. Сначала за этот поезд, а потом, и это главное, за Христиану. Спасибо. Скажу ей, что это никакой не ангел был. Что это вы. И больше не буду нервничать.
Замолчал.
Якуб в темноте нашел его руку, крепко пожал, задержав ее в своей на секунду-другую. Потом открыл дверцу такси, вышел и вернулся в отель.
