Трудно представить себе что-либо прекрасней!
Теперь через два часа после полуночи он включал модем, входил в Сеть и оставался там с короткими перерывами до шести утра.
Он путешествовал по ней, переписывался, а главное, «чатовал».
Собеседники у него были рассеяны по всему свету. Некоторые входили в интернет только для того, чтобы встретиться именно с ним.
Медленно, но неумолимо он попадал в зависимость от интернета.
Состояниям полусна пришел конец. Он дремал утром на занятиях, опаздывал на работу, так как дома засыпал около восьми вечера и перед полуночью его невозможно было добудиться.
Он убеждал себя, что это временное увлечение, но так продолжалось уже более семи месяцев.
Разумеется, ему было известно, что, когда он находится в интернете, в гостиницу никто не может дозвониться. Но он полагал, что между двумя ночи и шестью утра вряд ли будут какие-нибудь важные звонки, и потому не очень беспокоился. Сегодня у него тоже беспокойств по этому поводу не возникнет.
Как обычно, он включил модем и компьютер. Первым делом проверил все поступившие online заказы на номера и, если была возможность, подтверждал их получение мейлом.
Затем он проверил поступившую почту для постояльцев. Эту услугу они совсем недавно ввели у себя в гостинице, и он с удивлением отмечал, насколько она становится популярной.
Мейлы приходили со всего света на всех мыслимых языках.
Он распечатывал эти письма, вкладывал в оливкового цвета конверты с интернетовским адресом гостиницы и рано утром тихонько подсовывал в щель под двери номеров адресатов. Через несколько месяцев оказалось, что у них появились постоянные клиенты, и все благодаря интернету и этим утренним оливковым конвертам.
Он также отправлял письма, которые постояльцы оставляли на дискетах.
Сейчас ему надо было отослать три письма. Два — от той красивой польки со второго этажа, из номера восемнадцать. Два дня назад она под утро возвращалась с подругами с дискотеки и оторвала его от компьютера. Они были в прекрасном настроении и вовсю кокетничали с ним. В гостиницу они вошли танцующей походкой, расселись в довольно вызывающих позах в креслах перед стойкой, а через некоторое время одна из них побежала в номер за шампанским.
Волосы у нее были слегка растрепаны, обтягивающая зеленая блузка с большим декольте приоткрывала тонкую бретельку зеленого лифчика. Он никак не мог определить, какого цвета у нее глаза. Ему казалось, будто он меняется от зеленого до темно-карего.
Они уже пили сладкое итальянское «спуманти», вдруг она встала и зашла к нему за стойку, собираясь сделать погромче радио: как раз запел Брайан Ферри. И тут в комнатке за стойкой она увидела монитор его компьютера со страницей их гостиницы и спросила, может ли она послать мейл.
Когда же он ответил, что, разумеется, может, она молча прошла в комнатку и уселась за компьютером. Она сама нашла почтовую программу на винчестере и принялась набирать послание.
У него было впечатление, будто мир перестал для нее существовать…
Он с ее подругами допили шампанское, и только после этого она присоединилась к ним. Была она на удивление молчалива, не промолвила ни слова.
Казалось, будто ей все безразлично. Совершенно неожиданно она встала, пожелала им спокойной ночи и поднялась наверх. Ее подруги обменялись выразительными взглядами, но никак не прокомментировали ее поведение.
В ней появилась некая загадочность.
Как раз сейчас он собирался отослать два ее послания, оставленные ею в ее ячейке на дискете.
Было без нескольких минут шесть.
Он вызвал почтовую программу, перенес ее письма в очередь мейлов, ожидающих отсылки, и, убеждая себя, будто это получилось нечаянно — так сложились обстоятельства, — принялся читать первое:
Париж, 16 июля.
Мне ужасно тебя не хватает, Якуб…
Уже 3 дня я поразительно болезненно ощущаю, как прочно ты вошел в мою жизнь и что происходит со мной, когда ты эмигрируешь из нее.
Я чувствую себя покинутой в самом центре толпы, сбившейся вокруг меня в этом черно-белом Париже, хотя он должен быть красочным, как обещал тот каталог, который я без устали изучала в Варшаве.
Приезжай же скорее, прошу тебя, приезжай…
Он отослал это письмо и «невольно», не в силах противиться, открыл второе:
Париж, 16 июля.
Огромное, огромное, огромное спасибо тебе, мой чудный и умный.
Спасибо тебе за все, за то, что ты подумал, что мы могли бы встретиться, за то, что прилетишь сюда ТОЛЬКО ради меня и будешь только со мной. Знаю, ты прочтешь это в самолете (не представляю, чтобы ты не заметил, что прямо перед глазами у тебя разъем модема!), и когда ты будешь читать, я буду еще спать неспокойным сном влюбленной девчонки.
Какого цвета должны быть у меня губы завтра утром в аэропорту? Какой цвет тебе нравится больше всего?
Правда ли, что некоторые цвета бывают вкусней, чем другие?
Ты, наверное, это знаешь…
Портье улыбнулся и подумал, что сегодня он не прочь был бы стать Якубом…
Подошло время «писем под дверь».
Он снова обратился к почтовой программе и запустил мейлы с их сервера на принтер.
Их оказалось всего два. Один был адресован ему от брата из Варшавы, а один ей — от этого самого Якуба.
В преамбуле, написанной на английском, Якуб просил получателя этого письма немедленно, срочно, абсолютно приоритетно проинформировать адресатку об изменении времени его прилета из Нью-Йорка в Париж, а в части, написанной по-польски и адресованной ей, сообщал, что прилетит рейсом не TWA800, a DL270 и что встречать ей нужно его на полчаса позже и у другого выхода. Предполагая, что получатель мейла не понимает по-польски, он заканчивал письмо словами, которые позабавили портье:
Милая, там, в парижском аэропорту, не позволь мне, когда мы встретимся, забыться. Неустанно напоминай мне, что мы только друзья. Ну, разве что и ты забудешься. Забыться могут даже самые лучшие друзья.
Якуб
И тут он вдруг вспомнил, что она носит на пальце правой руки обручальное кольцо, и подумал, что кольцо это ей надел явно не Якуб. И еще он понял, почему она попросила так рано разбудить ее и заказала такси. Он отпечатал этот мейл и решил вручить ей его лично, когда утром она пойдет садиться в такси.
ОНА: Она попросила, чтобы ее разбудили, поставила свой будильник и взяла еще один у Алиции. На всякий случай.
Но проснулась она сама за полчаса до звонка будильника. Они оба зазвонили одновременно в половине седьмого, и сразу же раздался звонок телефона. Обнаженная, она выскочила из-под душа и, оставляя мокрые следы, побежала выключать это многозвонное понуждение к вставанию. Ей казалось, будто вся гостиница слышит, что она просыпается.
