Эта же комнатенка мало чем отличалась от камеры, где он провел свой последний срок, — такая же тесная и грязная, с таким же соседом, который только и мечтает о жратве и бабах. Но приходилось терпеть и даже делать вид, что ничего не происходит, хотя от тоски хотелось заползти на стену, как эти ненасытные клопы.
— Значит, так нужно, — сдержанно процедил Тимошин, листая газету.
Да и газеты были старые. Наиболее любопытные статьи были прочитаны еще вчерашним вечером, и приходилось читать то, что пропустил ранее.
— Я не уверен, что сам Кирьян обитает в такой вот хибаре, — постучал Овчина указательным пальцем в стену. — Наверняка живет где-нибудь в хорошей квартире и каждый день шастает в ресторан.
Савва Назарович только улыбнулся — представить Кирьяна в такой дыре с прогнутым диваном и с ободранными обоями действительно было невозможно. Разве что под присмотром целой толпы чекистов. Но говорить дурного о Кирьяне не полагалось. Скверная примета. Каждого, кто выражался о нем нелестно, впоследствии находили с простреленным черепом. Тем более что убежище это Кирьяну предоставил Карл Федорович Гросс, солидный человек со связями. Такой не должен подвести.
— Но в этом случае он очень сильно рискует. Поверьте мне, молодой человек, сейчас по всем отделениям разосланы его приметы. В каждом ресторане сидит легавый и дожидается его появления. А мы с вами находимся в относительной безопасности. Нам досаждают только клопы! Лучше давайте я вам расскажу, какая великолепная кухня в Праге. Такие кнедлики, как там, поверьте мне, молодой человек, я нигде больше не ел! В последний раз я был в Праге как раз перед большевистским переворотом. Как бы я хотел выпотрошить приличный сейф и съездить туда, — мечтательно протянул Тимошин.
По его одухотворенному лицу было видно, что он знает, о чем говорит. Память угодливо предоставила ему картинки, от которых его лицо расплылось в довольной улыбке.
— Все! — решительно поднялся Овчина со старого дивана. Пружины зло скрипнули. — Я больше не хочу здесь оставаться. Я хочу нормальной еды, хочу развлечений. Хочу, наконец, женщину!
— Хорошее желание… Что же вы собираетесь делать со своей долей? — как можно равнодушнее спросил Савва.
— Я ее продам! Не для этого я, как крот, копал тоннель, чтобы вот так бездарно просиживать здесь все свое время! Вот, посмотрите, — показал он сбитые мозолистые ладони, в кожу которых прочно въелась грязь, — чего мне это стоило!
— Позвольте тогда полюбопытствовать: как вы намерены продать их? Где?
— А где угодно. — Овчина набросил на плечи пальто. — Можно продать на Сухаревке, на Хитровке. Немало найдется желающих, чтобы купить хорошие вещи.
— Молодой человек, а вы не думаете о том, что там каждый второй скупщик драгоценностей агент ВЧК? Вы даже не успеете потратить свой первый рубль, как вас спроводят на Лубянку. Это вам не царская охранка с ее либерализмом. С вами там нянчиться не станут, как только обнаружат у вас пропавшие камушки, так тут же поставят к стенке. Глазом не успеете моргнуть!
Рука Овчины, сжимавшая шарф, на мгновение застыла, после чего он решительно обмотал длинный конец вокруг тощей шеи.
— Пойду… Я не собираюсь продавать все сразу. Но большую порцию наваристых щей я заслужил.
Достав со шкафа саквояж, в котором находилась его доля, он уверенно направился к двери.
— Так когда вас ожидать, молодой человек?
Овчина слегка поморщился. В интонациях Саввы слышался откровенный сарказм. Его раздражала манера медвежатника держаться с ним едва ли не покровительственно. Но противопоставить что-либо этой иронии он не мог.
— Вернусь через пару дней. — Он шагнул за порог.
— Советую вам класть в борщ побольше сметаны, это очень вкусно.
Роман не дослушал, громко хлопнув дверью.
* * *
— Останови вот здесь, — сказал пассажир, высокий мужчина с аккуратной бородкой, одетый в красноармейскую шинель.
— Как скажете, барин, — по-старинному ответил косматый пожилой кучер.
— Обожди меня здесь, братец, я ненадолго, — сказал мужчина, вылезая из экипажа. — Вот тебе сотенная… Когда вернусь, еще столько же дам. Договорились?
— Барин, да за такие-то деньги! — восторженно протянул кучер.
Мужчина уверенной походкой направился в сторону трехэтажного дома, стоящего в глубине двора. Поднявшись на последний этаж, он негромко постучал.
— Ну что, вернулся? — послышалось из-за двери. — Я же тебе сказал, не торопись.
Замок дважды повернулся, и дверь открылась.
— Это ты? — удивленно спросил Савва, отступив в глубину комнаты.
— А кого же ты ждал? — Вошедший оглядел комнату.
— Так только что Роман ушел. Скучно, говорит, ему. Думал, что это он одумался.
— А ведь Кирьян не велел вам уходить?
— А что с ним сделаешь? Ведь не силой же его держать.
— Тоже верно. — Закрыв за собой дверь, гость равнодушно спросил: — И когда же он должен появиться?
— Сказал, что через пару дней, не раньше. Только ты напрасно пришел, он ведь тебя может увидеть.
— Не увидит… Хотя можно было бы с ним познакомиться. Так где товар-то?
— А чего ему будет-то? — спросил Савва Назарович. — Вон он, — показал он на коробки, стоящие в углу.
— Вот и прекрасно. — Сунув руку в карман, гость вытащил пистолет. — Извини, так складываются обстоятельства.
И выстрелил прямо в расширенные от ужаса глаза медвежатника. Открыв шкаф, он разыскал там веревку и, связав коробки, понес их к экипажу.
У подъезда он столкнулся с невысоким мужчиной в неброском сером пальто. Извинившись, тот пропустил красноармейца, нагруженного коробками, и, проводив его коротким взглядом, стал подниматься по лестнице.
* * *
Раздражение приближалось к точке кипения. Ведет себя, как аристократ, слова ученые подбирает, а сам в действительности преступник, каких еще поискать! Считает себя в мире жиганов белой костью, неким аристократом преступного мира, хотя в действительности мало чем отличается от тех же самых налетчиков, шастающих по ночам с револьверами и ножами в карманах. А то, что никого не пристукнул, так это чистая случайность!
Свежий ветер остудил раздражение. От души малость отлегло. Вытащив из кармана кольцо с александритом, Роман долго рассматривал его под уличным фонарем. Хорош! Такой камушек способен украсить даже пальцы бабы-яги.
Положив кольцо в спичечную коробку, Овчина направился к скупщику.
Главное, чтобы скупщик оказался на месте.
На короткий стук в дверь раздался недружелюбный глуховатый голос:
— Кто там?
Когда Овчина назвал свое имя, дверь слегка приоткрылась, все еще сдерживаемая металлической цепочкой. Прищурив хитрые подслеповатые глаза, Елисей некоторое время разглядывал гостя, словно хотел понять, в действительности ли он тот, за кого себя выдает. И, удостоверившись, что тот, откинул цепочку.
