Отношения разворачивались стремительно. Такое впечатление, как будто бы встречались уже не однажды. Возможно, и удастся что-нибудь выжать из этого парня.
— Вижу, что ты чувствуешь жигана, начальник. Скажу как есть. Сдам я тебе Кирьяна с потрохами! Только бабу ты мою не трожь. Аглаей ее зовут. Молодая она, многое чего не понимает. Не могу я без нее, как вспомню, так внутри все щемит.
— Хорошо. А о себе-то чего не просишь?
— А чего просить-то, ты меня и так не тронешь. Нужен я тебе!
— Верно, нужен. Только и у меня к тебе предложение есть: девку твою мы не тронем, а ты бумагу нам напиши, что согласен на Чека работать.
— Эх, начальник, руки ты мне выкручиваешь! Хотя что с тобой сделаешь! Ладно, так и быть, давай черкану. Ты, наверное, уже и бумагу припас.
Сарычев вытащил из кармана бумагу, достал карандаш.
— Давай отойдем вот к этому ящику… Здесь неудобно.
— Что писать-то?
— Напиши на имя начальника Московской чрезвычайной комиссии, то есть на мое имя, Игната Трофимовича Сарычева, что согласен сотрудничать с нами.
Разгладив ладонью бумагу, Гаврила поднял голову:
— Девку не тронете?
— Не тронем мы твою девку, сказал уже.
Кивнув, жиган взял карандаш и быстро написал то, что продиктовал ему Сарычев.
Сарычев взял заявление, прочитал написанное и одобрительно кивнул:
— Годится. Где тебя можно найти?
— Я сейчас на Болвановке живу, у церквушки.
— Это в желтом доме, что ли?
— В нем самом.
— В общем, так я тебе скажу, Гаврила. — Голос Сарычева неожиданно посуровел. — Я знаю, что жиганы люди изобретательные. Если увижу, что у нас с тобой пошло что-нибудь не так или в засаду заманиваешь… Голову оторву! Ты меня хорошо понял?
— Как не понять… Все ясно. Ведь не в игрушки балуемся. Вон в той будочке твои люди спрятались, — кивнул Гаврила в заросли. — Надо бы тебе поизобретательнее быть.
— А ты глазастый.
— Жизнь у меня такая. Глазастым не будешь — так без башки останешься.
— У Кирьяна всюду свои люди. Есть они и у нас. Узнай, кто из моих людей работает на него…
— Попробую.
— Как узнаешь, позвони! — Кивнув на прощание, Сарычев направился туда, где его поджидали чекисты. Один из них, высокий молодой мужчина с аккуратной бородкой и в длинной шинели, с любопытством проводил взглядом удаляющуюся фигуру жигана.
Глава 32 СВОЙ ЧЕЛОВЕК НА ЛУБЯНКЕ
Потянув на себя вожжи, кучер остановил пролетку в конце улицы рядом с высоким человеком в длинной шинели. Отбросив недокуренную папиросу, тот кивнул пассажиру, сидевшему в пролетке, и, вскочив на подножку, сел с ним рядом.
— Но, пошли! — одернул Гурьян вожжи.
Недовольно всхрапнув, лошади поторопились легкой рысцой.
— Овчину взяли?
— Взяли, Кирьян.
— И что он?
— Молчит!
Захотелось курить. Курахин сунул руку в карман, чтобы достать портсигар, но вспомнил, что где-то посеял его. Потерю вещей он считал скверной приметой, потерял что-то — жди неприятностей.
— Если будет болтать, ты его уберешь.
— Его охраняют, — попытался возразить собеседник.
— А за мной с «наганами» по городу бегают, — отрезал жиган. — О себе подумай, тебя ведь первого могут сцапать.
— Хорошо… Придумаю что-нибудь.
— А теперь вопрос: где товар?
— Камушки должны быть у Саввы, ты же сам знаешь.
— Савва исчез… Ох не нравится мне все это! Только мы двое знали, что ты на нас работаешь. Если замечу какую-нибудь гнилую игру… Сам знаешь, что я с тобой сделаю.
— Обижаешь ты меня, Кирьян, — хмуро ответил собеседник. — Ты же сам знаешь, что ты для меня значишь! У меня для тебя еще новость есть…
— Что за новость? — насторожился Курахин.
— Гаврила стучит в Чека.
— Вот как? — не очень-то удивился Кирьян. — Откуда знаешь?
— Он встречался с Сарычевым.
— А я-то думаю, почему они мне все пятки оттоптали! Разберусь!
— На Коломенскую ты не ходи, не сегодня, так завтра там будет облава.
— Хорошо, — кивнул Кирьян.
— Где-нибудь здесь останови, — показал собеседник на пустынный переулок.
— Гурьян, попридержи!
— Как скажешь, Кирьян, — охотно отозвался кучер. — Тпру, родимые!
Пролетка встала. Подобрав полы шинели, молодой человек сошел на тротуар и скоро затерялся в одной из ближайших улочек.
* * *
Все базары, рынки, многочисленные толкучки были взяты под особый контроль. О любом подозрительном камушке тут же докладывали Сарычеву. Однако ничего из ювелирного магазина Брумеля обнаружено не было. Не объявлялись драгоценности и у скупщиков. Стало быть, грабители затаились. Оставалось запастись терпением, чтобы напасть на их след.
— Что ж, подождем. А терпение у нас имеется.
Правда, в одном месте пробился слабенький след. Скупщик Елисей, который уже полтора года работал на Чека, рассказал о том, что к нему как-то наведался человек, который хотел продать колье с четырьмя изумрудами. По описанию оно очень походило на то, которое находилось в розыске. Но след оборвался так же неожиданно, как и появился, — на следующий день скупщика нашли с проломленным черепом в одном из глуховатых окраинных двориков.
Оставалось только ломать голову, какая именно оказия заставила его переться на окраину, славившуюся дурной репутацией.
Не исключено, что кто-то узнал о его связи с московской Чека и, заманив в безлюдное место, приговорил.
Сарычев побывал в его квартире, разграбленной до основания. Так сурово скупщиков обычно не наказывают. Их берегут, ограждают от всякого рода неприятностей. В трудные времена майданщик и деньги может ссудить, так что таким человеком следует дорожить.
Значит, убийцей был кто-то чужой, не чтивший жиганский кодекс.
Но кто?
* * *
Полчаса назад позвонил Гаврила и сообщил, что у Кирьяна действительно имеется свой человек на Лубянке. Выведать его имя так и не получилось, но зато он знает его кличку — Танцор! Кирьян дважды ссылался на него во время разговора с Егором Копыто.
Что ж, будем исходить из малого.
Сарычев вызвал Рубцова и велел привести на допрос Романа Овчинского.
— Посмотрим, что он нам расскажет, — проворчал он.
* * *
Через несколько минут Рубцов привел в комнату молодого худощавого парня.
