— А чего так долго держали? — чуть погодя спросил Гурьян.
— За жизнь говорили.
— Вот оно что.
— Ох и насолили нам эти жиганы!
— Голову бы оторвать за такие вещи! Не спросясь грабить начали. Их-то Чека вряд ли доищется, а вот нас трясет. Я ему еще представлю счет! — зло пообещал Иван Емельянович. — По полной ответит! Ведь в магазин обещали товару дорогого привезти, думали, сразу все и возьмем! А оно вон как обернулось. Кто же знал, что они уже подкоп роют!
— Надолго мы затаились? — спросил Гурьян. — Поиздержался я, хотелось бы поживиться.
— Да ты из кабаков не вылезаешь, — зло сплюнул Емельяныч. — Вот и поиздержался. Все деньги себе в рот влил!
В последнее время Кашина одолевали дурные предчувствия. Слишком много всего навалилось, надо бы затаиться. Поберечься. Будучи человеком суеверным, Емельяныч внимательно прислушивался к своему внутреннему голосу. Беседа с Сарычевым тоже не была случайной. Это был своего рода знак, который следовало учесть.
А тут еще одно — утром он повстречал человека, который показался ему очень знакомым. Весь день он ломал голову, пытаясь вспомнить, где же мог его видеть. Но все тщетно! Образ человека с каждым часом все более размывался и ускользал, а скоро был вытеснен новыми переживаниями. Но неприятное ощущение от встречи осталось.
— Где Кирьян может добро прятать?
— Я думаю, что у бабы своей, — подумав, ответил Гурьян. — Я его к ней пару раз подвозил.
— Проверим… Вот что, Гурьян, уроешь этого Кирьяна! — приказал Емельяныч. — Я ведь не зря к нему тебя приставил. Уж больно много он нам пакостей доставил. Еще неизвестно, как это для нас обернется.
— Как скажешь, Иван, — буркнул кучер.
— Давай к Фролу заедем, а уж там покумекаем, что нам дальше делать!
— Хорошо, — согласился Гурьян. И звонко щелкнул кнутом.
* * *
Таким возбужденным Сарычев видел Кравчука едва ли не впервые — оказывается, он может быть и таким, — и это открытие удивило его. Он поднялся и подошел к окну. Встречаться взглядом с Кравчуком не хотелось, Игнат опасался, что тот может почувствовать его настроение.
Слегка подавшись вперед, Федор докладывал:
— У Марии Сергеевны с этими убийцами личные счеты. В ее квартире мы обнаружили целую картотеку, оказывается, она давно его выслеживает. Собирает материалы, опрашивает людей в тех местах, где были совершены массовые убийства. У нее имеется даже карта, на которой нанесены места этих преступлений. Вот так!
— Почему же она нам не сказала об этом?
— Не знаю. Может, сама хочет докопаться.
— Ждать больше не стоит, его нужно брать!
Звонок телефона показался неожиданно громким. Подняв трубку, Сарычев ответил:
— Слушаю… Как ушел! Эх, Мирон! Я же сказал не упусти его, смотри в оба… — Положив трубку на рычаг, Сарычев объявил: — Кашин ушел. Немедленно поднять всех!
— Есть! — Федор встал и быстро вышел из кабинета.
Сарычев прошелся по кабинету. Вот куда тебя, девонька, занесло. Взяв телефонную трубку, он набрал номер Феликса Эдмундовича.
— Дзержинский! — услышал он суховатый голос Председателя ВЧК.
В самый последний момент Сарычев раздумал. Некрасиво получается, смахивает на мелкую мужскую месть. Разберемся как-нибудь иначе. И он решительно положил трубку.
* * *
С невысокого холма, заросшего кустарником, хорошо просматривался большой, крепкий дом, огороженный высоким забором. Хозяйство было в полном порядке. Всякий гвоздь был вбит с толком, одного взгляда было достаточно, чтобы понять — труда здесь вложено много, а стало быть, и добыча должна быть изрядной.
— Сколько же их там, Гурьян? — спросил Емельяныч.
— Всех и не сосчитаешь, — развел руками кучер. — Наверное, человек одиннадцать будет, а то и больше.
— А не жалко тебе их? — спросил Фрол, нескладный мужичонка небольшого росточка, на его впалых щеках виднелись рытвинки от оспы, узкий лоб рассекал кривой продавленный рубец.
— Что-то ты жалостливый стал, Флор, прежде я не замечал за тобой такого, — зло улыбнулся Емельяныч.
— Ладно, пошутил я, — закряхтел Фрол, съежившись.
На крыльце показался крепкий широкоскулый мужик лет пятидесяти с рыжей бородой. Сразу было понятно, что перед ними хозяин и на земле он стоит обеими ногами. Хозяйственно поправил хомут, висевший на плече, и вразвалочку направился к амбару.
— В таком доме должны водиться деньги, — причмокнув, сказал Иван Емельянович. — Ты посмотри, какие у него сапоги… Хромовые! Это он только по двору в таких ходит, а что же у него тогда в избе?!
— Тут вчера его дочери во двор высыпали, все в белых полушубках. В таких только на гулянье ходить, а они по двору слоняются. Богато мужик живет!
Словно услышав их, на крыльцо гурьбой, смеясь, выскочили четыре дивчины в сарафанах. Рыжебородый что-то крикнул через открытую дверь амбара, и девчата, толкаясь, убежали обратно.
Дружная семейка. Но эту мирную жизнь придется нарушить.
— Мужичок-то с лукавинкой, — заметил Иван Емельянович, — просто так не расколоть. Так что будь начеку.
— А я всегда настороже, — обиделся Гурьян. — Неужто не знаешь, Иван Емельянович?
— Знаю, вот поэтому и говорю, — недовольно буркнул Кашин. — Через час выходим, как раз стемнеет.
К дому подошли незамеченными. Сгустившиеся сумерки смазали контуры строений, а лес, возвышавшийся в полукилометре от поселка, выглядел сплошной черной полосой.
Из трех окон, выходящих на улицу, тускло пробивался свет. Время не позднее, но спать в деревне ложились рано.
Громко стукнув входной дверью, на крыльцо вышел бородатый мужик. На плечах — добротный овчинный тулуп. Свет, падающий из окон, осветил его скуластое лицо. Волос рыжеватый, будто бы паленый, сам мужик кряжист, крепок. Вошедших встретил с недоверием и открывать калитку не торопился.
— Вам кого?
— Федот Никифорович Еникеев? — требовательно спросил Емельяныч, буравя строгим взглядом рыжебородого.
Неохотно спустившись на одну ступеньку, хозяин отвечал заметно встревоженным голосом:
— Он самый. А вы кто такие будете?
— Мы из милиции.
— Это чего же я вам понадобился?
— Калитку отворяй, — сурово потребовал Иван Емельянович. — Или так и будешь через ворота с нами препираться?
— Вот послал господь немилость! — невесело буркнул Федот, направляясь к воротам.
В проеме распахнутой двери дома показалась дородная женщина в длинном цветастом платье. Подслеповато прищурившись, она встревоженно спросила:
