общественность, и каждый мог им воспользоваться. Но теперь это не так. Теперь большинство соединений сначала патентуется, и на эту тему появляются не научные статьи, а лишь информация о запатентованных соединениях. И хуже всего то, что химики не рисуют эти структуры в патентах, а лишь приводят их название. Мы же должны в базу данных ввести не только название, но и структуру. Даже если бы мы приняли на работу русского или поляка, труд которых ценится дешево, которым за одну структуру платят семь евро, то и тогда вложенные деньги не окупились бы. И потому родился замысел написать программу, которая сэкономит миллионы евро и приведет к тому, что большинство структур будет автоматически переведено. Этим я и занимался последующую часть жизни. Эти структуры записываются и рисуются в системах разных стандартов, подобно тому как, например, в телевидении существуют системы РАЬ либо КТ5С. К сожалению, не везде существуют стандарты и необходимо переносить их из одной формы в другую, из одного способа записи структур в другой. И такую конверсию этих структур я произвожу. Мы обладаем базой данных, и теперь я буду заниматься авторизацией ее пользователей. А за информацию в моей фирме платят. Вот такими различными мелкими, трехмесячными проектами я занимаюсь в последнее время. Первый вариант моей первой программы создавался четыре года — столько времени я потратил, чтобы ее написать. А первый вариант, как всем известно, наихудший, следовательно, его 1гужно улучшить. В этом и состоит сейчас моя задача.
Дорота. Твоя работа предполагает, что ты трудишься за компьютером один или в команде?
Януш. Зачастую проекты, которые я делаю, представляют собой фрагмент какого-то большого целого, но фрагмент выделенный и обособленный. Это работа командная не в том смысле, что один элемент лего пишут два человека. Каждый из нас пишет свой элемент лего, а целое складывается в одно большое лего. Разумеется, мы должны сотрудничать друг с другом, потому что то, что яв-
ляется выходными данными моей программы, является также входными данными для другой программы. Стало быть, я должен определить и подчинить свою программу определенному интерфейсу, чтобы эти два элемента соответствовали друг другу. Часто одна программа создается в Японии, вторая — в Англии, а третья — в Сан-Рамоне, в отделении нашей фирмы в Калифорнии. Это международная фирма, глобализованная, и, следовательно, каждый делает свой фрагмент, а потом мы складываем их в одну программу. И она должна работать, ведь это не университетские исследования, проводимые по принципу «может получится, может нет». В науке отрицательный результат — тоже результат. Когда я беседовал с создателем виагры, он сказал мне, что в его фирме работают двести химиков и биологов, но именно он синтезировал виагру, однако это вовсе не значит, что это его открытие. Да и вообще, виагра является европейским, а не американским открытием. Правда, «Пфайзер» — фирма американская, но исследования, открытие и патентование для нее проводились в Сэндвиче в Великобритании. Создатель виагры получил информацию от своих ста девяноста девяти коллег о том, что выбранные и исследованные ими пути были неверными. Но благодаря тому, что человек, открывший виагру, работал в концерне, ученые, не добившиеся результата по виагре, тем не менее имеют на нее такое же право, поскольку тоже принимали участие в ее открытии. Прошли времена Эдисонов. Теперь информации так много, что надо работать в команде.
Дорота. Поэтому ты сотрудничаешь с американскими и немецкими-специалистами по информатике?
Януш. Да, хотя моя фирма — это на самом деле голландское издательство. Называется оно «Эльсевиер» и в Польше известно главным образом тем, что издает научные журналы в области медицины и точных наук. С некоторого времени я занимаюсь также покупкой и пополнением баз данных — прежде всего Медлайн, медицинской базы данных, но и других тоже. Несколько лет назад одна известная фирма купила нас и американскую компанию «МОЬ», которая в Соединенных Штатах занималась подобными вещами и когда-то была нашим конкурентом. Фирма купила обе компании и заставила нас сотрудничать. И теперь мы представляем собой большую корпорацию, головное объединение которой находится в Амстердаме, откуда каждый месяц на мой счет поступает зарплата. Директор же живет в Сан-Рамоне в Соединенных Штатах — я никогда его не видел в живую, только во время видеоконференций. Помимо того, у нас есть филиалы в Кемберли в Англии, в Японии, в Париже и в Швейцарии. Я работаю в этой глобализованной фирме и зачастую даже не знаю, откуда получаю электронные письма. Иногда в бюро появляется специалист из филиала, расположенного на краю света, его визит несет интересный и позитивный опыт. Все это лишний раз доказывает, что люди разных культур, разной ментальное™ могут сотрудничать друг с другом и что такая система исправно функционирует. В основе нашей фирмы немецко-американо-французско-японский капитал. А я работаю во Франкфурте-на-Майне, на работе говорю по-английски, на улице — по-немецки, а дома — по-польски.
Дорота. Хорошо. Ты приходишь утром в бюро, включаешь компьютер, и что дальше?
Януш. Как правило, он уже наготове. Когда я ухожу домой, то оставляю его включенным, потому что ночью провожу тестирование химических структур. И утром получаю уже готовые результаты. Иногда я оставляю несколько миллионов структур для тестирования, а сам уезжаю в отпуск и по возвращении рассчитываю иметь все эти структуры с уже присвоенными им названиями. Мой компьютер порой не выключается неделями. Если я не работаю над структурами, то иду выпить чашечку кофе, возвращаюсь и просматриваю свежие новости на «Опе1.р1». Свой день я начинаю с чтения информации о событиях в Польше. Не просматриваю немецких порталов. Иногда захожу на сайт «Виртуальная Польша», читаю на «Са2е1а.р1», что нового натворил Леппер1, в какой новой афере он замешан. Лишь потом заглядываю в свой почтовый ящик и стараюсь прочесть хотя бы часть писем от читателей, ответить на них или же связаться с моими издателями, у которых есть различные вопросы. С издателями не только польскими, но и зарубежными, поскольку мои книги выходят и за границей. Во время получаса на завтрак, когда другие пьют кофе и сплетничают, я тоже сплетничаю, только по Интернету. Затем начинаю программировать, а потом, вечером, около пяти-семи часов, в зависимости от того, что мне предстоит сделать, возвращаюсь к моей литературной жизни. Пишу, читаю.
Дорота. Возвращаешься домой или остаешься на работе?
Януш. Остаюсь в бюро. Я не выхожу из здания, просто в автомате при выходе делаю отметку в пропуске, что больше не работаю, возвращаюсь к своему теплому креслу и меняю окно на экране компьютера. Во время работы у меня было открыто окно программирования, а теперь — окно, и я пишу книги, письма или статьи для журнала «Пани» либо делаю что-нибудь другое.
Дорота. А во сколько ты уходишь домой?
Януш. Некоторые считают, что совсем не ухожу, но это, конечно, ерунда. Так думают мои дочери, и когда немогут поймать меня по телефону в бюро, то очень удивляются, что вынуждены звонить на сотовый (смеется). А мне во Франкфурте вообще сотовый не нужен, потому что я все время доступен по какому-то из стационарных номеров. Уходить домой я обычно стараюсь около девяти часов. Но нередко, например, после ужина я возвращаюсь, ведь, как я уже говорил, чтобы оказаться в бюро, мне надо пройти всего пятьсот метров. Возвращаюсь, если в голову приходит какая-то мысль, касающаяся книги. И тогда уже я прихожу домой около полуночи.
