Но в отчетливой картине не хватало чего-то важного. Поразмыслив минутку, Максимов вернулся в лаз и двинулся в сторону «покойницкой», внимательно осматривая стены и потолок. Где-то по центру его внимание привлек прямоугольный люк, плотно вделанный в потолок. Он застыл, пытаясь соотнести расположение верхних помещений с подземельем. Выходило очень смутно. Люк не поддавался. Странная конструкция…
Все, кто выжил в катаклизме, послушно сидели в баре. В дверях с тоскливой миной курил охранник Шевченко.
— Наконец-то, — бросил ворчливо. — Милости просим. Ваше величество поджидают в Красной гостиной.
— Беспорядков не было? — устало поинтересовался Максимов.
— Обошлось, — махнул рукой телохранитель. — А у вас как успехи? Высадка прошла без эксцессов?
— Какая высадка? — прищурился Максимов.
— Ну, не знаю, — растерялся телохранитель. — Слово такое. Типа шутки. Куда-то же вы там высаживались? Полчаса бродяжили…
Он вошел в гостиную и остановился на пороге, фиксируя сразу всех и даже Шевченко за левым ухом. Обстановка в гостиной какая-то гнетущая. Ровель, прямой и тощий, как антенна, взирает исподлобья. Забился в дальний угол. Каратаев, мурлыча под нос, разбирается с сосудом огненно-золотистого напитка. Наводит «длиннофокусную оптику», накладывая на губы «подневольную» улыбочку. Инга, запакованная в пестрый свитер без горла от Хьюго Босс, нервно теребит бриллиант на пальце. Трогательная картина — девушка и диван. Даже две девушки — но вторая не бросается в глаза, как-то съежена, занимает мало места и в принципе может отозваться на имя Ксюша. В глазках — слезки по любимому руководителю. Дворецкий Шульц от нечего делать протирает бокалы. Интеллигентный очкарик Ворович от того же занятия сам с собой играет в шахматы. Кажется, проигрывает. Пустовой выбирает «мертвую» зону — сидит в отдельно стоящем кресле, сбрасывая пепел в хрустальную вазочку, настороженно смотрит на детектива. «Голубые», подуставшие друг от друга, уже не изображают сиамских близнецов. Крайнев корчит из себя великомученика. Снежков дотрескивает холодную курицу, вылизывает до блеска тарелку и со скрытым восхищением взирает на вошедшего — какого же порядочного гея не взволнует статный, утомленный мужчина в расцвете лет?
— Легок на поминках, — ехидно ощерился Каратаев, постучав пальцем по стеклу. — Не хотите совместить полезное с поллитрой, Константин? Вам сегодня край как надо.
— Как-то вы располнели, — покосился на него дворецкий. — Слишком долго отсутствовали.
— И не только, — оторвался от доски Ворович. Близоруко сощурился. — Вам никто не говорил, детектив, что вы назло мамке нос отморозили?
— Не отморозил, а подморозил, — поправил Максимов, подходя к бару. Онемевший локоть опустился на стойку. Упасть бы, сил нет, уснуть — и вся работа…
— Вам удалось что-нибудь найти? — осторожно осведомилась Инга. Артистичные пальчики перестали мусолить бриллиант.
— Хвастайтесь, — икнул Каратаев. Вроде пьяный, а глаза обрели настороженный блеск.
Подобрался Пустовой, словно намереваясь катапультироваться из кресла. Снял очки Ворович, взялся их яростно протирать. Шевельнулся Шевченко, как-то ненароком оторвался от косяка, размял пальцы на правой руке.
— Расслабьтесь, господа, — грустно вздохнул Максимов. — К величайшему сожалению и бескрайнему «увы» — ни-че-го. Полный голяк. Будем ждать полицию, — он поднял руку с часами. — Давно им, кстати, пора появиться — надоели уже со своей пунктуальностью…
Гостиная безмолвствовала. Не верил ему убийца. Затаился. Ждал. Не будет он больше предпринимать преступных действий. Хватит. Сделано больше, чем достаточно. Пять трупов. Слишком хорошо — тоже не хорошо. Можно зарваться. Теперь ему останется продержаться три дня, забрать причитающуюся наличность и отвалить куда-нибудь на острова в Тихом океане. Или в Индийском…
— Что же нам теперь делать? — вопросила за всех Инга.
— Ждать, — печально улыбнулся Максимов. — Не будет же полиция измываться над нами до утра? Кстати, господа, хочу вас обрадовать — вы можете не жаться больше друг к дружке в этом большом, гостеприимном доме. Разрешаю разойтись. Исчезновений больше не будет. Но постарайтесь все же воздержаться… от появления на кухне.
Он не стал объяснять, с чем связана непривычная щедрость. Вышел из гостиной и широким шагом направился в вестибюль. Закурил. Жадно овевал дымом узоры на морозных окнах. Он должен выждать, пока люди разойдутся. Перетерпеть минут десять. А потом проделать абсолютно тупую, но яркую инсценировку. Для этого «режиссеру» нужны два человека. Лучше три. И молиться всем богам, чтобы в ближайшие четверть часа в этом доме не объявились посторонние товарищи…
Минутная стрелка неслась, как угорелая.
— Шульц! — рявкнул Максимов, врываясь в каморку дворецкого. — Мобилизуйте Ксюшу, и чтобы через пять минут все эти хреновы постояльцы сидели в баре!..
Через пять минут «все эти хреновы постояльцы» сидели в баре.
— П-послушайте, Максимов, — растерянно бормотал Каратаев. — М-мне кажется, мы с вами уже н-недавно встречались… н-неужели так быстро соскучились?
— Черт знает что, детектив, — выразил недовольство Шевченко. — Вы полагаете, что Пал Палычу в его возрасте…
— Да пусть работает, Алексей, — поморщился старик. — Константин Андреевич не маленький, ему виднее.
Гости судорожно рассаживались.
— Тяжелое это времяпрепровождение — отдых, — натянуто хмыкнул Ворович. — Знаете, Константин, меня не покидает чувство, что работать предстоящую неделю мы не будем.
— Зато останемся живыми, — оптимистично заметила Инга.
— Это в-временно, дорогая дама, — уверил ее зевающий Каратаев. — Помяните мое слово, даже с приездом полиции в этом доме н-ничего не изменится… Н-нас будут трясти, как с-сидорову козу, и лупить, к-как грушу… а потом опять что-нибудь п-произойдет…
Максимов отодвинулся в тень за барную стойку. Он видел всех, но особенно он жаждал увидеть глаза одного человека. Вынув мобильник незаметно для присутствующих, вызвал номер, подождал секунд десять, отключил. Можно начинать.
— Боже, как мне это надоело… — заканючил пострадавший в неравной схватке Крайнев. — Я хочу домой, скорее хочу домой…
— К жене и детям, — заржал Каратаев. — Послушай, Борюсик, а может, ты в душе не гей?
Блондинчик Снежков украдкой бросал на Максимова многозначительные взгляды. Не слишком ли он из кожи лезет? А как же пострадавший возлюбленный? Прошла любовь, завяли помидоры?
На пороге появилась взволнованная горничная. Облизнула дрожащие губки, попрыгала глазками по присутствующим, отыскав за стойкой бара одинокого сыщика. Голосок хрипел от волнения:
— Послушайте, детектив… Вы просили всех собрать… Я стучалась к п-постояльцу из 21-го номера… Он не ответил, тогда я вошла — у него не заперто… В номере никого нет… По-моему, его вообще нигде нет… Он пропал…
