– Вполне, – подтвердил Гладышев.
– Ну вот… мальчики уединились, занялись любовью… а Вика с балкона их и сфотографировала за этим занятием. Смеху было!
Гладышев узнал все, что хотел, и даже сверх того. На улице шел снег, когда он ехал в офис по укатанной скользкой дороге, думая о том, что скажет сейчас Георгию и как тот воспримет сказанное. Доказательств для суда, конечно, они не получат, но это никому и не надо. Главное, чтобы сомнений больше не оставалось.
У Виктора созрел план, как осуществить задуманное. Пожалуй, Георгию говорить об этом еще рано. Или сказать? Если план сработает, то они оба смогут увидеть убийцу воочию. Пусть лучше Георгий сам при этом присутствует, смотрит своими собственными глазами. Это будет гораздо убедительнее, чем слова Гладышева.
Директор «Опала» выслушал новости внешне спокойно, только в глазах его мерцал страшный блеск, да желваки ходили на скулах. Он посмотрел фотографии, медленно бледнея от ненависти, спросил глухо, с болью:
– Что ты предлагаешь?
Гладышев изложил придуманный им по дороге план.
– Ты думаешь, это сработает? – спросил Георгий с сомнением. – Убийца не такой дурак, чтобы самому идти в расставленные сети.
– Он трус, слизняк… Отравить женщину – это одно, а оказаться один на один с разгневанными мужчинами – совсем другое, поверь мне. Я знаю эту породу людей: они живут в постоянном страхе. Именно это заставляет их пускаться во все тяжкие и идти на крайние меры. Убийство – это шаг отчаяния, последний способ защитить себя. Такие люди постоянно окружены врагами; в их извращенном представлении все только и ждут, чтобы наброситься на них и безжалостно уничтожить. Они вынуждены носить гранату в кармане – только это может дать им немного спокойствия. Они никогда не принимают честный бой – они прячутся и выжидают, чтобы поразить свою жертву из-за угла. Они опасны, потому что их намерения скрыты, но они жалки и достойны презрения, потому что они лишились чести и достоинства. И это – их самая страшная тайна. Они пойдут на все, что угодно, лишь бы никто не узнал эту их тайну! Не сомневайся, Георгий, все получится!
– Ты уверен?
– Здесь нет никаких гарантий. Их тебе никто не даст. Обстоятельства могут измениться, что-то непредвиденное спутает планы… Но если все пройдет гладко, то в поведении убийцы я уверен. На этой земле поступки некоторых людей завидно постоянны и предсказуемы. Причем знаешь, какую закономерность я заметил?
– Какую?
– Чем хуже, ничтожнее человек, тем легче угадать, что он сделает! Он неизменен в своей подлости, как бетонный столб. А подлость – следствие страха. Значит, убийца испугается и выдаст себя. Обязательно!
– Хорошо! – согласился Георгий. – Давай сделаем, как ты предлагаешь! Только не надо ждать до завтра.
В кабинете Георгия рано темнело, потому что он выходил на теневую сторону. Вычурная лампа «под старину» с приплюснутым абажуром давала мало света. Углы тонули в полумраке. Свет от лампы желтым пятном лежал на столе, освещая разбросанные фотографии, графин с водкой, две хрустальные рюмки, лимоны на мельхиоровой тарелке. Было тепло, так что Гладышев снял пиджак и начал набирать номер телефона. Георгий смотрел на него, тяжело дышал, волновался.
– Измени голос… на всякий случай, – посоветовал он.
– Не учи ученого, – ответил Виктор, делая знак, что ему ответили. – Алло!
К счастью, к телефону подошел именно тот человек, который был нужен. Гладышев, слегка понизив голос, стараясь придать ему зловещий оттенок, произнес заранее заготовленные слова:
– Я знаю, кто убил Вику. У меня есть доказательства. Для суда они, может быть, и не подойдут, но для тех, кто хочет отомстить, их будет больше чем достаточно!
Какой-то сдавленный писк вместо слов был ему ответом.
– Есть пара мужчин, которые мечтают узнать о тебе то, что знаю я, – продолжал столь же зловеще Гладышев. – С ними лучше не шутить. Так что готовь деньги! Ты можешь купить мое молчание вместе с фотографиями. Понимаешь, о чем я говорю? Да? Хорошо. Тогда завтра ровно в десять утра жду тебя у Третьяковки. Не могу отказать себе в удовольствии погулять у храма искусства… вместе с тобой. А теперь главное – сколько денег ты мне должен будешь принести…
Кирилл весь день не мог найти себе места. «Арнольдова мымра» не выходила у него из головы. Что ж, выходит, он влюбился в ту самую тетку, у которой они с Антоном покупали газеты? Получается, так. Но этого не может быть! Такие женщины вообще никогда ему не нравились. Почему он думает о ней?
Лицо Клавдии, то задумчивое, немного печальное, то решительное, ясное, вставало у него перед глазами. Как это произошло с ним, что он влюбился? Кирилл никак не мог найти ту точку отсчета, с которой все началось. Тот вечер в «Охотнике»? Но тогда он только хотел досадить Леонтине. А потом… как-то само собой получилось так, что ему захотелось увидеть Клавдию. Он не знал почему. Хотелось, и все! Ему было хорошо с ней, как ни с кем и никогда. Привлекала его в ней какая-то «сумасшедшинка», которую вдруг сменяло обволакивающее, тихое и нежное спокойствие. Убийственный коктейль! Смешение нереализованной, затаенной страсти и женского душевного совершенства, свободного, лишенного оков глупости и пошлости, неестественного жеманства.
Кирилл увлекся по-настоящему, впервые в жизни, немолодой женщиной, далекой от его идеала красоты. Он злился на себя, чувствуя, что все сильнее и сильнее увязает в этом варенье из клубники, как неосторожная пчела, захотевшая вкусить сладкого. Ничто вроде бы не предвещало такого исхода событий. И это-то и оказалось его просчетом.
Он чувствовал, что будет у нее в руках всем, чем она захочет, и также чувствовал то, что не сможет, а главное, не захочет ничего изменить. Ему нравилось тонуть – он не собирался выбираться на поверхность. Потому что так хочет она, потому что он сам так хочет.
Увидев Клавдию, выходящую из офиса «Спектра», Дубровин с каким-то мучительным наслаждением подтвердил для самого себя, что Антон не обманул его и что Клавдия – действительно та самая «Арнольдова мымра», у которой они покупали газеты в подземке. Он вспомнил, как они по-барски пренебрежительно оставляли ей копейки сдачи, и покраснел. Стыд обжег его, бросившись огненной волной в лицо.
«Пока я буду сидеть здесь и посыпать голову пеплом, она уедет», – подумал Кирилл, решительно вышел из машины и подошел к ней.
– Это тебе в честь нашего знакомства! – Он протянул ей завернутые от мороза в целлофан лилии.
– Разве мы все еще не знакомы? – Ее брови чуть поднялись, придав лицу милое выражение легкой растерянности. – Кстати, откуда ты знаешь, что…
– Слухами земля полнится! – Кирилл чуть поклонился, подавая ей руку. – Мне Антон рассказал, что ты теперь совладелица «Спектра». Этого я о тебе не знал, как, впрочем, и многого другого. Пойдем, я приехал за тобой! Поужинаем где-нибудь, а потом отправимся в Александровский сад кормить снегирей.
Клавдия улыбнулась немного напряженно, но согласилась. Она чувствовала одновременно радость оттого, что Кирилл с ней рядом, и скованность. Мысль о том, что он собирается выкупить долги Климова, испортила ей сегодня настроение на целый день. Она узнала, что человек, который пытается это сделать, – Кирилл Дубровин, только утром, со слов Нины Никифоровны. Вдова позвонила ей в кабинет и в течение получаса рыдающим голосом вещала об «этих ужасных борзых мальчиках», которые стремятся ни за что ни про что разорить ее, детей, а теперь и Клавдию.