— Спасибо на добром слове, Андрей Иванович.
Князья Пронские любили глаголить о том, что их род восходит к древней Византии, к тому самому периоду, когда императоры жаловали своих приближенных земельными угодьями — прониями, а их предок, пришедший служить русским князьям, был одним из сподвижников императора Юстиана Первого. Лучшие люди к этим рассказам оставались недоверчивы, но, так или иначе, род Пронских был именитым и стоял вровень едва ли не с князьями Шуйскими. Московским господарям Пронские служили не одно столетие, и не однажды, будучи верховными боярами, они заведовали приказами. Дед же Федора, Степан, и вовсе был конюшим. Возможно, и сын его добился бы немалых чинов, если бы однажды не наперечил великому князю Василию, вот оттого и держал его государь в стольниках, заставляя прислуживать на пирах безродным дворянам. А когда обида начала припекать и стала выплескивать из него, словно вода из кипящего котла, стольник положил в возок матушкину икону, бросил под зад нагольную шубу и отбыл на службу в Старицу, где и народился Федор Пронский.
— Что же ты мне посоветуешь, Федор? Великая княгиня отписала, чтоб приезжал немедля.
— Как же с государевой волей тягаться, Андрей Иванович? Это все равно, что плетью обух топора перебивать.
Незаметно палаты старицкого князя окунулись во мрак, и появились свечники, молчаливые и бестелесные, словно духи. В дальнему углу вспыхнул фонарь. Его свет натолкнулся на огромные часы, стоящие в самом центре комнаты, и на полу образовалась уродливая тень.
— Прав ты, Федор, не перешибить, а потому поезжай к государыне ты. Скажи, что извела меня большая кручина. Хоть я и холоп великого князя, но не бывало прежде такого на Руси, чтобы удельных князей к московским государям на носилках волочили.
— Передам, Андрей Иванович, слово в слово передам.
Утром старицкий князь призвал к себе подьячего Семена Мальцева. Отрок переступил порог и спрятал за спиной рукава, испачканные сочной киноварью. Не любил Андрей Иванович заляпанное платье.
— Звал, Андрей Иванович?
— Призывал. Бумага при тебе?
— А как же, Андрей Иванович! При мне. — Подьячий осторожно достал свиток, стараясь не показать князю отвороты неряшливого кафтана. — Что писать прикажешь?
— Хочу тебя спросить, Семка. Доволен ли ты княжеской службой?
— А чего мне не быть довольным, Андрей Иванович? Обут и сыт, детишки мои одеты, и все благодаря твоей милости.
— Может, обидел я тебя чем-нибудь?
Смутился малость подьячий, а потом отвечал, как следовало:
— Не припомню, государь. Всегда ты для меня был что батюшка родной.
— Верю я тебе, Семушка, с малолетства я тебя знаю. Не выдашь ты меня. В Новгороде правду надо искать супротив бояр да еще в Литве. А теперь пиши, милый, письмо посаднику, авось пожалует он меня и укроет от гнева великой княгини. «Игнатий, брат мой, шлет тебе поклон низкий старицкий князь Андрей. Нет более сил терпеть немилость государыни. Хулу разную на меня возводит и призывает в Москву для лиха великого. Прошу тебя, Игнатий, укрой меня от гнева государыни». Написал?
— Написал, батюшка, — поставил жирную точку Семен Мальцев. — Все как есть написал.
— Отправь это письмо с гонцом, да немедля!
ВТОРАЯ ЯБЕДА
Иван Федорович трижды наезжал в монастырь к Соломонии, но престарелый игумен, глядя на князя из-под густых седых бровей, словно сыч на беспомощного мышонка, всегда говорил одно:
— Ушла она, боярин, а куда — не ведаю. Дорог на Руси много, вот и топает государыня по одной из них.
— Что же ты ее не удержал, старик?
— А разве возможно удержать заход солнца? А ты теперь сюда не приходи, Иван Федорович, не сумею я тебе сказать ничего более. А государыню Соломонию забудь.
— Понял я тебя, старик, более не приду, — говорил князь и всякий раз искренне верил, что это его последнее свиданьице с монастырем.
Иван отправлял на дороги караульщиков с описанием Соломонии, и детины, пользуясь покровительством князя, не стыдились заглядывать под клобук монашкам. А когда личико оказывалось прехорошеньким, то удальцы просили старицу не отказать в исповеди. Трижды они приводили монахинь на двор Овчине-Оболенскому, но князь, глянув на пресные лики инокинь, разочарованно отводил глаза в сторону.
Слухачи много раз глаголили о том, что видели Соломонию среди бродяг, но трудно было представить Овчине-Оболенскому великую княгиню с клюкой нищенки. Не однажды он выезжал на дорогу, надеясь в толпе странников отыскать Соломониду Юрьевну, но без всякого толку.
В последний раз ему донесли, что видели Соломонию в Убогом доме, где во многом числе обитают сирые и калеки, и князь, отложив пятничные доклады, поспешил на окраину Москвы, но, усмотрев среди нищих монашенку, понял, что это не государыня.
Нынешним вечером Иван Федорович обещался быть в покоях великой княгини. Обыкновенно Елена Васильевна встречала конюшего в белой просторной сорочке при ярко полыхающих свечах, затем бережно брала его руку в свои длинные пальцы и уводила под зеленый балдахин на широкую постелю. У самого изголовья ярко полыхал желтый фонарь, который бесстыдно освещал каждую пядь ее чистого тела.
Оболенский набросил полушубок, отер куском мешковины голенища сапог, думая о том, что до утра пребудет в объятиях великой княгини, когда в ворота постучали.
Лениво, больше по обязанности, тявкнул огромный пес, а потом дворовый приказчик в сердцах обругал нежданного гостя и поволочился отпирать ворота.
— Кого тебе? — услышал Овчина сердитый голос слуги.
— Князя мне надобно повидать… Ивана Федоровича.
— А знаешь ли ты, дурень, что князь сейчас отдыхает, а ежели просьба к нему какая имеется, так иди в Челобитный приказ, — все более горячился приказчик.
Зная пылкий норов своего слуги, конюший понял, что через две фразы тот крепко огреет гостя по затылку.
— Грамота у меня к Ивану Федоровичу имеется.
— От кого грамота?
— Не велено глаголить всякому, а сказано в руки князю передать.
— Так ты еще и препираться надумал, — серчал приказчик, поудобнее прилаживая клюку в руке.
Оболенский вышел на крыльцо и гаркнул на горячего отрока:
— Гришка, поди прочь! Сказано было тебе: разузнать сначала, а уже потом со двора провожать. Прижму я тебе нынче хвост.
— Иван Федорович, проходимец этот до твоей милости добивается, вот я и хотел супостата проучить.
— Кто таков? С каким письмом прибыл?
— С важною вестию я пришел от подьячего Семена Мальцева.
— Так, — припомнил конюший слухача государыни. — О чем подьячий молвит?
— Семен глаголет, что Андрей Иванович Великий Новгород поднять хочет супротив великого князя московского и государыни.
