В соседнем кресле справа помещался мужчина – очень тонкий, изящный, с нервным бледным лицом и белесыми глазами. Длинные жидкие волосы его были собраны в конский хвост, плешь, как тонзура, сияла на макушке. Мужчина был в белой одежде – шароварах и длинной, за колено, тунике с разрезами по бокам. На груди его на кожаном шнурке висел некий бесформенный предмет серого цвета размером с небольшую картофелину – не то камень, не то оплавившийся кусок стекла. Туалет завершали расшитые синим бисером восточные туфли с загнутыми кверху носами. Кисти рук с длинными пальцами и ногтями, покрытыми бесцветным лаком, беспокойно лежали на коленях, сжимались и разжимались, разглаживали ткань и пощипывали ее, словно пытались выдернуть нитку.
За бюро красного дерева сидел мужчина лет тридцати с небольшим, с приятным незапоминающимся лицом, одетый в темный костюм и белую рубашку. По таким лицам взгляд скользит, не задерживаясь. Его звали Грэдди Флеминг.
А вот мимо четвертого присутствующего – высокого широкоплечего молодого человека, подпиравшего плечом дверной проем, пройти было трудно, даже невозможно. Был он очень смугл, коротко стрижен, смотрел исподлобья мрачными черными глазами, а длине его ресниц позавидовала бы записная красавица. Лицо его было на редкость выразительным – видимо, в силу немногословности. Свое отношение к происходящему он выражал взглядом, ухмылками, плечами, руками, забрасывая одну ногу за другую, а также различными углами наклона тела по отношению к стене. В языке жестов и взглядов он достиг такого совершенства, что обычным языком почти не пользовался. Он был красив той сочной южной красотой, которой славятся балканские мужчины. Прекрасной формы крупный рот, хищный нос с горбинкой и подбородок, чуть длиннее, чем нужно, что, впрочем, его нисколько не портило. О глазах мы уже упоминали. Это был Гайко.
Все молчали. Похоже, тут совсем недавно произошла размолвка.
Человек, сидящий за бюро, – Грэдди Флеминг – кашлянул и произнес:
– Господа, я бы хотел высказать пару замечаний. Мы уже прослушали двух кандидаток. Обе, по-моему, довольно сильные претендентки, особенно первая. – Он взглянул на женщину, губы которой искривились в подобии улыбки. – Я бы хотел просить… вас, Аррьета, как женщину мягкую и деликатную (при этих словах стоявший у двери молодой человек ухмыльнулся и переменил позу – убрал руки с груди за спину), проявить… от имени нас всех такт и понимание. Я бы сказал, материнские такт и понимание (Аррьета возмущенно раздула ноздри). Это относится и к вам, Клермон, – продолжал молодой человек, сделав вид, что не заметил реакции дамы, – потому что ваши вопросы носили… я бы сказал, несколько враждебный характер. Зачем было спрашивать девушку о родословной? Не всякий может похвастаться такими корнями, как вы, Клермон. Достаточно взглянуть на вас, как сразу же понимаешь, с кем имеешь дело (молодой человек у двери закашлялся). Я имею в виду, аристократизм написан у вас на… лице.
Человек с конским хвостом – Клермон, покачивая расшитой туфлей, смотрел на говорящего с высокомерием патриция, смотрящего на слугу. Щеки его порозовели. Он чувствовал острые подводные камни в словах Флеминга, но ответить не умел, равно как и поставить того на место. Адвокат дьявола, как называл Флеминга Клермон, был безупречен, и придраться было не к чему.
«Пустослов, – думал Клермон раздраженно. – Плебс. Со своим чертовым Гайко!» – Он взглянул на молодого человека у двери, который в свою очередь, ухмыляясь, посмотрел на него.
Все четверо находились на службе у Его Превосходительства господина посланника Джузеппе Романо. Трудно было собрать воедино людей столь разных. Возможно, в этом проявлялось своеобразное чувство юмора работодателя.
Аррьета-Хелиодора-Миранда де Линарес-Монага, среди своих просто Аррьета, а за спиной Хунта, была старинной приятельницей господина Романо. Бурные когда-то, их отношения переросли в теплые и семейные – Аррьета трогательно заботилась о хозяине, заглядывала ему в рот, была нежна и полезна. Со всеми остальными, особенно с прислугой, была вздорной, непоследовательной и просто грубой. Иногда Аррьета пыталась проявить норов по отношению к Флемингу или Гайко и поставить эту подлую парочку на место, но все ее попытки разбивались о преувеличенную («иезуитскую», говорил Клермон) вежливость первого и подчеркнутое безразличие второго. Попытки наушничать «дорогому Джузеппе» тоже не имели успеха. Его эти попытки лишь забавляли.
Аррьета была доверенным лицом хозяина, а также сиделкой, медсестрой и диетологом, ревностно следя за качеством продуктов и пробуя первой все блюда. Когда-то в старые времена в аристократических домах Европы и Латинской Америки служили «грибные люди», которые, с риском для жизни, первыми пробовали грибные блюда и иногда умирали. Аррьета была чем-то вроде «грибного человека», правда, без всякого риска для здоровья, разве что расстройство желудка могло случиться. Кличка у нее была Хунта, о чем мы уже знаем. Господин Джузеппе подобрал ее в незапамятные времена в каком-то кабаке (она говорила, в театре) на окраине Барселоны, где Аррьета танцевала на потеху подвыпившей публики, прельщенный ее замечательной красотой, веселым нравом и основательным запасом глупости, которая его восхитила. Со временем Аррьета, как доброе когда-то вино, превратившееся в уксус, уже ничем не напоминала сладкий и терпкий молодой напиток. Ничего не осталось в ней от той зажигательной девчонки, которую знало и любило все предместье. Глупость выродилась в снобизм и высокомерие, что роднило ее с пресс-секретарем Клермоном, дальним родственником господина Романо, который отвечал за связи с прессой, фотографии, хроники и фильмы для архива. Даже длинное имя, которое она себе сочинила – Аррьета-Хелиодора-Миранда… и так далее, говорило о претензиях на аристократизм и любви к блестящим погремушкам.
Клермон же действительно был аристократом, имел титул маркиза, чем страшно кичился. Близкие отношения между Аррьетой и Клермоном напоминали отношения между двумя подружками, где испанка была, разумеется, лидером. Тем более что Клермон был представителем сексуальных меньшинств, или попросту геем. Переменчивый, жадноватый, легко впадающий в панику и малодушный, Клермон был идеальной подружкой для сильной Аррьеты, подчинялся ей безоговорочно и так же безоговорочно слушался ее советов, и она ездила на нем, как хотела. Оба любили посплетничать, что также их роднило.
Полное имя Грэдди Флеминга, адвоката и офис-секретаря господина Романо, было Сталинград. Да, да, сколь странным это не могло бы показаться. Соваться с таким именем на люди не стоило, и Флеминг стал называть себя Грэдди. Грэдди Флеминг.
Аррьета, чтобы позлить офис-секретаря, иногда называла его полным именем. Но Флеминга вообще было трудно прошибить, а уж такими блошиными укусами – и подавно!
– А мне нравится, – сказал Гайко, впервые услышав имя Флеминга. – Имя что надо. Мой дед тоже прикладывал наци будь здоров у нас в горах, до сих пор вспоминает. Ты что, из советских? – Гайко был не то босниец, не то серб из глубинки. Обладая твердым характером и патриархальными взглядами крестьянина, он, мягко говоря, недолюбливал Клермона и подчеркнуто сторонился.
– Каких наци? – спросил Клермон. – Когда?
